Шрифт:
Закладка:
У меня ещё не прояснилось в голове после стычки с Минноу. Кончиками пальцев я поглаживаю спрятанную в глубине кармана бутылку чернил. Всё тело напряжено, как будто я долго бежала или готова к битве, чувства обострились.
Когда мэр Лонгсайт поднимается на сцену и протягивает руки, ожидая приветственных аплодисментов, его встречает полная тишина.
– Мой народ, – произносит он срывающимся голосом. – Мой народ, я услышал твои стенания. Жители Сейнтстоуна скованы страхом и душевной болью. Поверьте, я чувствую ваши мучения так же, как свои. Вы хотите знать, как пустым удалось набраться сил и почему мы не покажем им, что стали ещё сильнее.
В толпе звучат крики одобрения, громкие, раздражённые. Лонгсайт умолкает, склонив голову, будто тщательно изучая слушателей, выбирая, что и как сказать. Невысказанные желания людей витают в воздухе, будто собираясь в смерч. Собравшиеся стоят, сжав кулаки и крепко упершись ногами в брусчатку. Они готовы услышать призыв к битве. Никогда прежде люди не были так готовы сражаться. И мне кажется, что Лонгсайт сейчас сделает то, чего все ждут: возвысит голос и призовёт воинство к походу на пустых. Однако мэр лишь улыбается.
– Сегодня мы на краю нового, великого времени, – произносит Лонгсайт, и с каждым словом его голос крепнет. – Видели ли вы, как приходит смерть?
Необычный вопрос завладевает вниманием жителей. Задав его, мэр по-прежнему улыбается, и я недоумённо оглядываюсь.
– Смерть – будь то смерть человека или другого существа – приходит одинаково. И если вы её видели, то знаете, как выглядит агония, предсмертные судороги.
Вспомнив, как умирал в нашем маленьком доме отец, как мама держала его слабеющую руку, я безотчётно вздрагиваю.
«Да, я видела смерть».
– Предсмертные муки – это последние попытки человека или зверя уцепиться за жизнь. Тело дёргается, дыхание прерывается, пальцы скрючиваются, будто когти, воздух хрипло вырывается из груди. – При этих словах улыбка не сходит с лица мэра. – Предсмертные судороги порой напоминают проявления жизни, умирающий будто сражается за право остаться на этом свете, надо только выиграть битву. Агония может быть яростным всплеском невиданной силы. Впервые став свидетелем последнего сражения, можно ошибочно предположить, что умирающий возвращается к жизни. Однако набравшись опыта, нетрудно распознать за судорогами приближающийся конец.
Теперь люди не сводят с мэра глаз, никто не решается вздохнуть, переступить с ноги на ногу или кашлянуть.
– Не позволяйте пустым обмануть вас, друзья мои. – Мэр Лонгсайт прикладывает ладонь к груди, будто воздавая почести присутствующим. – Всё, что делают пустые – крадут наши книги, разрушают священные места, – всё это лишь отчаянные попытки уцепиться за жизнь, бесплодные потуги тех, чьё время ушло. Признаю, смотреть на предсмертные судороги неприятно, а иногда и страшно, но нам не стоит бояться последних лихорадочных усилий тех, чьи часы сочтены. Они умирают. И нам остаётся только ждать.
«Ждать?» – вспыхивает у меня в голове единственное слово. Но у собравшихся на площади совсем другие желания. Вокруг медленно поднимается недовольный ропот.
– Давайте будем помнить о главном, – простирая руки к толпе, произносит мэр. – Люди Сейнтстоуна живут не для битв. Наша цель – мир и процветание. Позвольте мне рассказать вам одну историю. – Кто-то в толпе громко фыркает – люди устали от историй. Однако мэр продолжает, будто не замечая недовольства: – Я помню, как наша дорогая рассказчица Мел говорила о будущем без войн и распрей. Ей открылась новая жизнь, в которой пустые вернулись в Сейнтстоун, попросили милости, пав на колени, и получили прощение. Мел сказала, что наступит день, когда все пустые откажутся от неправедных убеждений и узрят истинный свет. Пустые по собственной воле придут к нам, чтобы очиститься от греха и получить метки. И когда я говорю о будущем, я вижу то, что предсказала Мел. В наших руках правда, а путь к спасению на нашей коже. И сегодня я объявляю вам о грядущем пробуждении пустых. По правде говоря, наше общее возрождение уже началось.
И тогда я понимаю, что задумал наш мэр.
– Друзья мои! Позвольте показать вам… будущее! – с воодушевлением восклицает Лонгсайт и отступает, заглядывая за кулисы.
Я медленно и настойчиво пробираюсь к сцене. Толпа по-прежнему молчит.
Первой выходит Верити, а за ней идёт Галл, закутанная в длинную накидку. При виде застенчивой, полной надежд улыбки на губах Галл мне на глаза наворачиваются слёзы. Я подхожу ещё ближе.
«Ничего у него не получится. Лонгсайт ошибся, неправильно оценил настроение в толпе. О нет, только не это…»
– Вы помните день, когда к нам вернулась предательница Леора Флинт. Она до сих пор в бегах и угрожает миру и покою в нашем городе. – Я осторожно оглядываюсь: вот сейчас меня узнают и выдадут мэру. – Однако Леора пришла не одна. В тот же день в Сейнтстоун явилась и другая девушка. Флинт принесла тьму, но в ней мелькнул крошечный огонёк. Мы не сразу разглядели это пламя надежды, ведь девушка, пришедшая к нам вместе с Леорой Флинт, – пустая.
Толпа ворчит всё недовольнее. Меня будто окружает глухой рокот далёкого грома, предупреждающий о скорой буре.
«Нет, – едва слышно шепчет голос у меня в голове. – О нет, нет, нет…»
И всё же они обе на сцене, стоят рядом: гордая и верная идеалам Верити и храбрая глупышка Галл. Её метки скрыты до поры плотной накидкой.
Лонгсайт между тем продолжает свою речь:
– Сегодня я докажу вам, что Мел была права. Надежда есть, и эта надежда в единстве. Пустые вернутся, придут на землю предков, к традициям, которые отвергли. Они падут на колени и будут умолять о прощении, о даре истины.
– И тогда мы их уничтожим! – вопит одинокий голос в толпе.
Мэр Лонгсайт умолкает и делает глубокий вдох. Я уже возле сцены.
– Нет, мы их не уничтожим. – Он говорит тише, в его голосе ясно слышны зловещие нотки. – Мы их испытаем. – Лонгсайт обводит слушателей проницательным взглядом. – Каковы причины последних событий? Я восстал из мёртвых, моё тело стало бессмертным… Всё это знаки нового времени, нового начала. Пришло время пустым вернуться в лоно истины, отринуть зло и подставить кожу под иглы чернильщиков. И мы примем их, построим единое общество, потерянные души найдут дорогу домой.
«Неужели он не чувствует, как бурлит в толпе едва сдерживаемая ярость?»
Гнев накаляется, от его жара не скрыться. Лица блестят испариной, требуют крови. А Лонгсайт принимает тишину за согласие или поддержку и сбрасывает покров со своего шедевра.
Галл снимает накидку.
Вдали от сцены, в последних рядах поднимается
