не удалось подобрать хотя бы сколько-то внятных и вразумительных слов в свое оправдание, и он так и остался в глазах супругов Бондаренко безусловным преступником. И ему пришлось отпустить их с таким о себе мнением. Что они теперь перескажут о нем Игнатовым, когда будут сдавать им на руки Данила? Что он, Пряников, споил их сына? Что обобрал его, пьяного, и распоряжается теперь его деньгами по своему усмотрению? Господи, как много могут значить нюансы, как с их отсутствием коверкается истина! Не бывает голой правды без мелочей! А как представить эти мелочи в полной мере? – уму непостижимо!

Дмитрий Сергеевич пребывал в настроении человека, оказавшегося за чертой поправимого, то есть, говоря образно, уже соскочившего с вершины горы и котящегося вниз кубарем. Крепкие духом люди и в этот критический момент способны не потерять надежды, и ищут возможность ухватиться за проносящиеся мимо их глаз предметы, будь то кустарник или выступ скалы. Нередко спасаются эти люди, до конца отчаяние отвергшие. Дмитрий Сергеевич и сам был из числа неробкого десятка, и не единожды в своей жизни ему приходилось противоборствовать судьбе. Но никогда еще, ему теперь так казалось, столь затяжным не было его падение, и никогда еще градус угла его падения не был столь велик.

«Идони-одони», – проговорил он про себя греческое выражение, ему знакомое, слышанное им сегодня от Игнатова Данила. «Наслаждение-страдание», – повторил он по-русски.

Уже спустя минуту Дмитрий Сергеевич твердо и решительно продвигался по холлу в направлении «Бара», чтобы там рассчитаться по счету с «сверчком». Сделав это сполна, и даже с лишком, он устремил свои стопы наверх в ресторан. Окинув ресторанный зал заинтересованным взглядом, и оставшись удовлетворенным обилием публики, он нашел себе пристанище за стойкой. Последовал заказ: «три по пятьдесят коньяка и лимончик», по исполнению которого, прозвучало от него незамедлительное: «повторить».

В гостях у Маргариты Олеговны

Призывая с отчаянием Маргариту Олеговну увести ее «пожалуйста, поскорей отсюда», далеко за пределы собственного дома, от этого (Андрея Константиновича) «на расстояние пушечного выстрела», Антонина Анатольевна, конечно, не имела оснований предполагать, что окажется в скором времени в гостях у Ивановой, впервые за все время своего с нею знакомства. Еще двенадцать лет назад, когда она поменяла школу, перейдя из первой кузиновской во вторую, она попала под руководство Маргариты Олеговны. Пять лет понадобилось на то, чтобы между двумя женщинами, с первого же дня, между прочим, друг другу приглянувшихся, завязалась дружба. И вот уже полных семь лет, как они состоят в самых тесных приятельских отношениях, а гостить у Ивановой Игнатовой до этого дня еще не приходилось.

У Антонины Анатольевны возникло столь трепетное чувство, когда она, еще в начале пути, узнала, где ей в скором времени предстоит очутиться, что настоящие ее переживания, особенные, из-за которых ей было дышать трудно, как будто, даже, чуть-чуть отступили.

Самые смутные понятия имела она о личной жизни и вообще о судьбе своей подруги. Все ее представления основывались преимущественно на слухах и на собственных ее догадках и соображениях по редким, неопределенным замечаниям самой Маргариты Олеговны, деланным той невзначай, порою в назидание кому-то. «Чему расстраиваться нашла! – распекала она как-то в присутствии Антонины Анатольевны практикантку, ожидавшую два года жениха с армии, как выяснилось, не одна и напрасно: солдат к другой подался, со службы вернувшись. – Радоваться должна, глупая, что избежать венца удалось в таком возрасте юном. Окрепни. Успеешь еще горя хлебнуть». Еще, как-то, навестив кабинет биологии, где учительствовала Антонина Анатольевна, обратившись к окну, в задумчивости, Иванова говорила: «Я не знаю счастья материнского, потому, вот эти безобразники, – указывала она на группу школьников, пятиклашек, побросавших рюкзаки и резвящихся на травке школьного палисадника, – эти безобразники – вся моя отдушина и отрада, не будь их, не знаю, что бы я и делала?.. Утопилась давно, может?..» У Маргариты Олеговны последние ее слова, вероятно, нечаянно тогда вырвались, потому, она сама вдруг смутилась и поспешила из класса выйти. На Игнатову, однако, сильное впечатление произвел этот случай.

Иванова была несчастна в браке, в доме у нее было не все благополучно, – это то, что Антонина Анатольевна знала наверняка. В остальном, Игнатова была столь деликатна, что во все время их знакомства и дружбы, касалась только отвлеченных тем в разговоре, дабы избеганием откровений также и со своей стороны освободить от обязанности обратной доверенности Маргариту Олеговну. За что, ей, кажется, в душе были признательны особенно.

Антонина Анатольевна и дом, в котором проживала Маргарита Олеговна, никогда не видела, а знала только приблизительно, где ее подруга живет. Иванова никому, и ни под каким предлогом не разрешала себя провожать, даже, когда до позднего часа задерживалась у Игнатовых на ужине. На все уговоры, она отвечала, что, во-первых, она бесстрашная женщина, и во-вторых, что женщина она в возрасте, а значит и вне всякой опасности. Между тем, Маргарита Олеговна хоть и была старше Игнатовой, и даже значительно, но выглядела своих лет моложе. Выглядела она хорошо и одевалась со вкусом, и вообще все в ней выказывало бывшую модницу и красавицу. И только впавшие, с выражением закореневшей грусти глаза ее возвещали о незавидной участи их обладательницы.

Оказалось, что живет Маргарита Олеговна недалеко от городской котельной по «Железнодорожной» улице, тоже в своем доме, как и Игнатовы. Был уже глубокий вечер, почти ночь, когда Антонина Анатольевна вошла в высокую, металлическую, туго и со скрипом открывающуюся калитку, по приглашению впереди шедшей Ивановой; свет не горел, и потому рассмотреть хорошенько двор своей подруги ей возможность не представилась. Впереди рисовались силуэты дома и рядом флигеля. Шли по дорожке, выложенной из природного камня.

–Пройдем сначала в дом, – предложила Маргарита Олеговна, – я тебе своего суженного представлю… Вот, пожалуйста, – отворив дверь в прихожую и щелкнув там выключатель, провожала она вперед свою гостью. Внутри свет тоже до их прихода не горел.

–Вы как будто уже почиваете, Владимир Федорович?

Из дальней комнаты раздался глухой удушливый кашель.

–Потрудитесь привести себя в порядок, я хочу вас познакомить со своей подругой! – продолжала Маргарита Олеговна невозмутимо.

–Ну как, готовы? – спрашивала она через минуту, раздвигая занавески на двери, за которыми предполагалось местонахождение Владимира Федоровича, только-только справившегося с приступом кашля; прошла туда и включила там свет. – Прекрасно, лучше все равно не будет, – дала оценку Маргарита Олеговна увиденному. – Антонина Анатольевна, прошу вас, знакомиться, – пригласила она подругу следовать за ней.

Антонина Анатольевна казалась смущенной.

–Прошу вас, – повторно предложила Маргарита Олеговна, наблюдая в своей гостье нерешительность. – Со своей стороны Владимир