жизнь — когда мой плен закончится, и я вернусь на свое место — все вдохновение, вся радость, которым я дала свободу, вернутся под контроль. Будут подчинены. Настоящий мир был слишком тяжелым для того, чтобы мечтать. И радоваться.

Но в том мире была Бриэль. Это было важнее.

Сон окутал меня, и, несмотря на серьезные мысли, я встала на рассвете бодрой, готовой к работе. Я не могла ничего поделать. Может, эта радость была временно, но она могла быть единственной в моей жизни. И я старалась познать ее. Потому я отмеряла, закрепляла, подгибала, обрезала, подшивала, и платье медленно расцветало на моих глазах, словно роза раскрывала лепестки.

И настал день, когда я закончила платье.

Конец наступил внезапно. Я аккуратно делала стежки на воротнике, а потом обрезала нить, отошла на шаг и поняла… больше делать было нечего. Платье все еще не было идеальным, не совсем таким, как я представляла, но стало тем, каким должно быть.

Оно поражало.

Я не могла даже улыбаться, пока ходила вокруг манекена, с любовью разглядывая свою работу. Этот миг был не для улыбок. Это ощущение было огромным, переполняло. Я обошла платье, встала перед ним, скрестила руки на груди и решительно кивнула.

— Работа сделана, — прошептала я, позволяя себе похвалить себя.

А теперь…

Я прикусила губы, словно могла подавить мысль. Но она была там, настойчиво лезла в мой мозг.

Если бы я могла увидеть его на ком-то живом. Не на манекене. Если только…

Если бы я осмелилась примерить его…

Тем вечером я съела больше, чем в последнее время. Теперь безумие творения прошло, и я устала и проголодалась. Гоблины добавляли мне еды в тарелку, смеялись, пока я ела, сжимали свои пухлые животы, чтобы показать, как я растолстею. Я закатывала глаза и бросала в них виноградины, от этого они бегали вокруг кубков и прятались за мисками фруктов, а потом выглядывали и трясли кулачками в мою сторону.

Подкралась ночь. Я вернулась к себе, рухнула в кресло у камина, босые ноги торчали передо мной в позе полной усталости. Дома я всегда заканчивала дни у госпожи Петрен почти без сил, глаза болели, голова гудела, плечи сводило. Эта усталость была другой. Она была приятнее. Я хорошо поработала. Очень хорошо. И работа родилась из моего разума, была сотворена моими руками, без помощи других душ.

Если бы я могла закупорить это чувство в бутылку и сохранить навеки, я бы это сделала.

— Миледи.

Я удивленно вздрогнула. Я не слышала, как дверь открылась, и лорд Димарис вошел.

— Милорд, — сказала я, пытаясь сесть ровно в кресле. Но зачем? Он уже застал меня в такой позе. Уже не было важно. Я махнула рукой за себя и сказала. — Готово.

Он не сел в свое кресло. Я слышала его шаги, он подошел к манекену. Он видел платье, хотя за светом огня было темно? Видимо, да, потому что он хмыкнул. Это было не так и много, но звук был одобрительным. Я улыбнулась, что-то теплое появилось в груди.

Он вернулся к огню и сел за пределами света. Я видела только силуэт его ног, торчащих перед ним, скрещенных в лодыжках. Я еще не видела его таким расслабленным. Было странно уютно в тишине между нами, и голубой огонь в камине бодро плясал на белых камнях.

— Ты будешь его носить? — наконец, спросил он.

Я поджала губы.

— Я… не знаю, — я хотела. О, как я хотела! Но часть моего сердца все еще сопротивлялась. — Мне некуда в нем идти.

Он молчал долгий миг. А потом:

— Ты часто носила хорошие платья? В своем мире?

— Что? Я? — я рассмеялась и покачала головой. — Нет. Мы… не вертелись в тех кругах, — в голосе появилась горечь, а я не хотела этого. Не этой ночью. Не после того, что я достигла сегодня. Я поспешила добавить. — Я не люблю танцевать. Я редко ходила даже на танцы в поселке, но смотрела лишь со стороны.

— Ночь Глорандаля близко.

Я моргнула и взглянула в его сторону.

— Да? — я не понимала, как быстро проходило время. До ночи Глорандаля был месяц, когда я покинула дом. Эту ночь праздновали во всем королевстве, во всех мирах. Ночь была важна и для людей, и для фейри, это ночь была в честь брака Глорафины и Андалиуса, союз был благословлен самой Великой богиней в старые времена. Глорафина была фейри, а Андалиус — смертным мужчиной. По легенде их любовь положила конец кровавым Серебряным Войнам, от которых миры оправлялись поколениями.

Дома можно было заметить фейри среди танцующих в деревне на лугу в ночь Глорандаля — дикие тени, отчасти заметные в свете луны, наполняли воздух смехом, который пьянил, как вино. Людей предостерегали не танцевать с фейри, но не в Глорандаль. Только в ту ночь можно было держаться за руки без страха обмана, даже самый хитрый фейри не нарушил бы священное доверие, созданное Глорафиной и Андалиусом.

В прошлую ночь Глорандаля Бриэль попросила меня отвести ее на луг. Хоть я старалась, она ускользнула от меня и погрузилась в круг танцующих. Когда я нашла ее почти на рассвете, ее глаза горели, лицо было румяным, а босые ноги были стерты в кровь от танцев. Она проспала следующий день и ночь, но проснулась бодрой. Когда я спросила, что с ней случилось, она кратко ответила:

— Было ужасно весело, Вали, — сказала она с веселой хитрой улыбкой. — Поразительно!

Я слабо улыбнулась, вспомнив это, хоть сердце пронзила боль. Где Бриэль была сейчас? Дома, в безопасности, в кровати? Или среди деревьев искала в чащах вход в мир фейри?

Мрачный голос лорда Димариса загудел во тьме, перебивая мои мысли:

— Мой народ всегда празднует ночь Глорандаля на лугу в саду.

— О? Луг за фонтаном? — спросила я. Когда я впервые увидела огромный круг зеленой травы с видом на огромный фонтан с фигурами героев и монстров из золота, я подумала, что это место было идеальным для танцев.

— Будет музыка. В Орикане много хороших музыкантов. И еды, и напитков.

Я моргнула.

— Тут? В ночь Глорандаля праздник будет здесь?

— Не именно здесь. В другом слое «здесь», да. Ты сможешь видеть их только как тени, но в свете луны получится увидеть больше. И я могу устроить так, чтобы музыку было слышно тут.

Я пыталась понять, что он говорил.

— Ты приглашаешь меня туда?

Он кашлянул, и я увидела, как его ноги подвинулись, он заерзал в кресле.

— Только если хочешь. Я, конечно, останусь