Шрифт:
Закладка:
Он горел в огне.
Все, кроме автострады, поглотило пламя. Город в огне. Весь мир в огне.
Он никогда не погаснет, – шептал огонь. – Он уничтожит все.
Пожирать, пожирать.
Каждый, кто пережил это видение, ощутил дрожь предчувствия. Видение не было похоже на кошмар. Скорее на обещание.
Те, кто не спал, ошеломленно мотали головами.
Те, кто спал и мог проснуться, вскочили, дрожа от адреналина.
Те, кто спал и не мог проснуться, снова погрузились во тьму.
Люди пока не выяснили, кто заложил бомбу. Но, по меньшей мере, один человек точно знал, чьих рук это дело.
Кармен Фарух-Лейн всегда и везде узнала бы работу своего брата Натана.
Ронан Линч, валяющийся в пыли у стены в темном коридоре, не проснулся, но по его неподвижной щеке скатилась самая обычная одинокая слеза.
Началось.
23
Какое-то время Амбаров было достаточно.
Ниалл и Мор всегда находили чем себя занять. И разумеется, они сновидели. Иногда ради удовольствия, просто проверить собственные силы. А порой они грезили о вещах, которые можно продать, чтобы продолжать отправлять домой деньги. Ведь они не хотели повторного визита Мари.
Они смирились с тем, какими сновидцами им суждено быть. Ниалл сновидел чаще, но его грезы в основном оказывались бесполезными. Ему снились неустанно звонящие телефоны и часы с одной и той же цифрой, двенадцать раз напечатанной на циферблате. Временами ему снились живые существа, что никогда не удавалось Мор. Иногда они выглядели как коровы, но чаще всего как то, что нельзя представить живым, вроде маленьких двигателей, которые нужно гладить и любить, чтобы они работали. Однако такие грезы, похоже, затрачивали больше энергии снов. Поэтому, приснив что-то живое, Ниаллу приходилось неделями ждать, чтобы сны вновь стали плодотворными.
Мор умела сновидеть точнее, но и гораздо медленнее. Она представляла предмет, который хотела бы получить, а затем грезила о нем много-много раз, стараясь удержать в мыслях все возможные черты этого предмета, чтобы принести его в мир бодрствования именно таким, каким она его задумала. Каждая бороздка на крышке бутылки тщательно продумывалась, прежде чем Мор попыталась бы принести ее в мир. В отличие от Ниалла, сыплющего ошибками направо и налево, грезы Мор обычно появлялись именно такими, какими она их задумала. Потому что она тратила уйму времени, чтобы как следует их продумать. Впрочем, была одна деталь, присущая всем ее грезам. Мор никогда ее не планировала, но та неизменно появлялась: в ее грезах жила боль. К примеру, она могла приснить флакон духов, изящный канцелярский набор или пару удобных сабо… и все они таили в себе боль. Крышка флакона впивалась в ладонь, любые строки, написанные канцелярскими принадлежностями, вызывали слезы, а сабо непременно натирали мозоли.
Мор настолько привыкла к боли, что уже не замечала ее, но Ниалл по возможности старался не пользоваться грезами Мор. Не потому, что не переносил боль, а потому, что не желал задумываться, как она смогла к ней привыкнуть.
Они сообща управлялись с хозяйством. Ниалл, ностальгирующий по преуспевающей ферме, на которой вырос, намеревался заполнить эту дыру в своем сердце Амбарами и даже больше. Вскоре на полях и в амбарах поселилось столько скота, сколько Ниалл и Мор могли самостоятельно содержать. Ниалл был не слишком искусным бизнесменом, но изо всех сил старался превратить животноводство в средство к существованию, надеясь, что в таком случае им больше не придется зарабатывать на жизнь с помощью грез. Он скучал по временам, когда это казалось весельем.
И, само собой, они растили Диклана. Он был покладистым ребенком, но все равно еще ребенком. Мор никогда не выходила из себя, но становилась сама не своя, если забота о сыне слишком долго мешала ей грезить. Диклан чувствовал это, а Ниалл тем более, и поэтому у него вошло в привычку повсюду таскать сына с собой.
Не лучшее место для ребенка, услышал он, подвозя свой скот к скотобойням.
Зато мне не придется плакать в одиночестве, – ответил Ниалл, чтобы рассмешить других фермеров. Он испытывал нежную привязанность к своим коровам и очень не любил отправлять их на тот свет, даже если это избавляло двух сновидцев от тяжести бремени капитализма. – Рано или поздно ему все равно придется узнать, что он ест, я не собираюсь растить его дурачком.
Казалось, такая жизнь может продолжаться вечно. Пока однажды Ниалл, сам того не ведая, не принес в дом заразу. Не настоящую болезнь, но контакт в телефоне, слово, нацарапанное на обороте фермерской расписки, прямоугольная визитка с изображением женского лица с нарисованным поверх него крестом.
– Что ты думаешь о том, чтобы быть богатым? – как-то раз спросила Мор Ниалла. Он провел утро, ухаживая с Дикланом за своими животными, и теперь лениво отдыхал на диване. Диклан никогда не бездельничал и поэтому сейчас тихонько сидел в углу, раскладывая по цветам коллекцию пластинок.
Ниалл рассмеялся.
– Зачем мне деньги? Разве похоже, что мне чего-то не хватает?
Мор сказала:
– Я позвонила по одному из номеров с той визитки, которую ты принес. Мне стало интересно, что они могут предложить. Влиятельные люди из высших кругов. Прямо как в фильме про шпионов.
– Поставь эту пластинку, Диклан, – сказал Ниалл. – Ту, что у тебя в руках. Справишься сам или тебе помочь?
– Ты меня слушал? – спросила Мор.
– Да, слышал, – ответил Ниалл. – Но чем мы можем помочь влиятельным людям из высших кругов?
– Стать одними из них. Лес сказал, что это может нам помочь. Он говорил тебе об этом?
Говорил, но Ниалл не придал значения. В голосе Леса звучало столько азарта, что Ниалл невольно начинал нервничать. Тот же азарт горел в глазах Мор, от чего он тоже нервничал, но не мог отмахнуться от нее, как отмахнулся от Леса. Ниалл не хотел, чтобы ей наскучил он или Амбары. Поэтому кивнул и попросил ее рассказать больше.
Именно это слово в последнее время все чаще твердило им существо в Лесу: больше.
Долгое время Лес оставался лишь фоном их снов. Просто дерево то тут, то там на горизонте сна о чем-то совершенно ином. Запах осенних листьев. Шум дождя в густых кронах. Но в последнее время он подбирался все ближе. Ниалл обнаруживал, что во снах пробирается сквозь заросли,
