ей в расстёгнутые джинсы; его мысли плавились от тесноты сдвинутых девичьих ног. Серёге даже не хотелось спешить — так было хорошо. Держать эту девчонку в руках и гладить, чувствуя, что её сопротивление потихоньку угасает, будоражило Серёгу до мурашек, до нервной дрожи где-то в животе. За стеклом рубки виднелась освещённая внешним прожектором решетчатая громада стрелы, длинно уплывающая во мрак, будто в сумасшествие.

А Маринка поддавалась просто потому, что угодила Серёге в лапы. Это было приятно, и не более того. Да, вчера в кабине форвера она хотела Серёгу. Но вчера Серёга был героем, победителем. Он скинул самосвал с горы и убил чумоход. А сегодня уже иначе. Сегодня они захватили драглайн, увернувшись от страшенного ковша, и Серёга Башенин тут был уже не при делах. Померк. Уменьшился. Превратился в себя самого — хорошего парня, каких много. И Маринка позволила бы ему всё, к чему он стремился, — чем он плох, Серёжка-то? Однако удовольствие было бы Серёгиной добычей, а не их общей.

Внезапно дверь в рубку открылась, отразившись в стекле световым прямоугольником, и в нём стояла фигура человека. Раздался голос Мити:

— Сергей, Марина, вы здесь?..

Митя почувствовал их присутствие во мраке рубки и не переступил порог.

— По зубальнику ему дам… — замерев, едва слышно прошипел Серёга.

— Здесь! — отозвалась Маринка, высвобождаясь.

— Егор Алексеич объявил отбой… Завтра тебе вставать в шесть утра.

— Отбой! — прошептала Маринка, запечатав пальцем Серёге рот.

Она соскользнула с его коленей и принялась приводить себя в порядок.

Митя посторонился, пропуская её, и Маринка засмеялась, заметив Митино смущение. Она взяла Митю за нос и дёрнула и потом легко побежала прочь по коридору. А Серёга вышел из рубки взъерошенный и злой.

— Чё, не мог нас не найти, урод? — проворчал он, толкнув Митю плечом.

28

Город Белорецк

С помощью ручной лебёдки, закреплённой на ограждении крыши, Егор Лексеич и Митя спустили с драглайна три мопеда. Маринка приняла их внизу. Куда они поедут в такую рань, Егор Лексеич пока не говорил.

Небо на востоке разгоралось широко и нежно, и синий предрассветный сумрак превращался в тихий полусвет. Просторную луговину затопил туман; окутанные мглой купы ивняка поднимались над ним подобно прибрежным валунам во время прилива. Митя смотрел, как белёсые гривы тумана стекают по грубой стене Арского камня, словно медленные призрачные водопады. А потом блеснуло солнце, по долине понеслось сияние — и туман истаял.

— Теперь видно будет колею, — сказал Егор Лексеич. — Вперёд!

Мопеды затарахтели, козлами запрыгали по ямам и булыжникам, и Митя еле удерживал руль. Плечо скалы загородило громаду спящего экскаватора с длинной стрелой, протянутой к низкому солнцу. Поперёк просеки зачастили узкие тени деревьев. Вспышки света перемешались с последними клочьями тьмы. Всё было осыпано росой: крохотными цветными огоньками засверкали берёзы и осины, острыми искрами кололи ёлки и лиственницы.

Просека бежала по увалам, то спускаясь в сырые распадки, то взлетая на высоту, с которой вдали над лесами открывалась розовая поутру волна горы Малиновой. Грузный Егор Лексеич сидел на мопеде нелепо, как цирковой медведь, а Маринка — она ехала перед Митей — ловко, будто влитая, её чёрный хвост задорно болтался туда-сюда. Справа в чаще мелькнули кирпичные развалины, потом просека перескочила через железную дорогу, за ней слева словно бы звонко отбарабанил стволами ядрёный кедровый бор, занимающий поле бывшего аэродрома. По заросшим кучам мусора, старым отвалам, косым столбам и автопокрышкам можно было понять, что приближается город.

Егор Лексеич затормозил, выставив ногу для опоры, и оглянулся.

— На Белорецк заедем, — сказал он Маринке и Мите. — Не отставайте от меня. Тут повороты, к тому же одни спуски и колдоёбины.

Лес по правую руку словно бы начал сходить вниз, под землю — он стоял на террасах крутого склона. Меж деревьев открылся вид на город. Белорецк лежал в глубокой долине, по дну которой извивалась речка. Повсюду сквозь зелень виднелись ржавые крыши полуразрушенных деревянных домов. Вдали вздымались опутанные арматурой башни бризолоперегонного завода и тонкие трубы, из них валил густой бурый дым. Когда-то здесь было металлургическое производство, но его, как и все прочие производства в округе, переделали в лесохимическое. За сооружениями завода блестел широкий пруд. По берегам пруда толпились кирпичные пятиэтажки, по большей части уже нежилые.

Белорецк нельзя было назвать городом в полном смысле этого слова. Он был зоной. Завод окружала двойная линия колючей проволоки; такими же линиями были выгорожены пара кварталов для заключённых и кварталы для охраны. Высились мачты интерфераторов. Главная улица города превратилась в трассу лесокараванов. Сквозь застройку проложили ветку железной дороги, и по ней катились вереницы белых китайских цистерн. Всё, что осталось вне колючей проволоки, потихоньку ветшало и рушилось в зелени и запустении.

Егор Лексеич, Маринка и Митя ехали по улице деревенской окраины Белорецка. Заборы здесь почти везде упали, во дворах разрослись раскидистые деревья, дома и сараи тонули в диких кущах бурьяна, малины и шиповника. Порой приходилось останавливаться, чтобы перебраться через поваленный ствол. Егор Лексеич то и дело сверялся с какой-то картой в навигаторе.

Он затормозил возле перекошенных тесовых ворот.

— Вроде сюда, — неуверенно сказал он.

Маринка остановилась рядом с Егором Лексеичем, Митя — чуть позади.

— Дядь Гор, чего мы здесь шароёбимся? — недовольно спросила Маринка.

Егор Лексеич поколебался: говорить ей или нет? И решил — говорить.

— Это — трек Харлея, — он показал Маринке экран телефона. — У тебя ведь тоже он есть, да? Посмотри сама с тайминга. В этом доме, — Егор Лексеич ткнул телефоном в сторону ворот, — Харлей проторчал больше суток, а потом за полдня добрался на Магнитку. Почему он тут залип?

— Здесь лёжка у него была, — ответила Маринка.

— Ну переночевал он, лады… А зачем так долго здесь сидеть?

— Думаешь, его в плену держали? — догадалась Маринка.

— Думаю, держали, — Егор Лексеич убрал телефон. — И думаю, что он перебил тех, кто его схватил. Так что хер знает, чего мы там увидим. Ничего хорошего. Может, тебе не ходить со мной, Муха?

— Я всё равно пойду.

Она ведь будет бригадиром. А бригадир не боится неприятных зрелищ.

Ворота открылись на удивление легко, только скрипнули петлями. Двор зарос кустами и деревьями, как и все дворы заброшенных домов, но к крыльцу вела протоптанная тропа. А на тропе стоял квадроцикл.

Покрышки на его толстых колёсах были разрублены, и колёса сдулись. Из моторного отсека торчал топор, всаженный по обух с поразительной силой. Руль квадроцикла, экран навигатора, крылья, сиденья, багажник и топливный бак уже затянуло склизкой плесенью. Егор Лексеич подёргал топор, пытаясь вытащить, но не сумел: лезвие застряло намертво.

— Топор Харлея, — пояснил Егор Лексеич. — Я ему с Челябы импортный привёз в подарок. Самозатачивающийся.

В кустах крыжовника лежал труп.

Егор Лексеич подошёл и раздвинул колючие ветки пошире. Маринка и Митя тоже подошли. Мужик лет тридцати. Кожаная куртка, камуфляжные брюки, армейские берцы. На животе зеленел мох. Труп был опутан паутиной и корнями, некоторые корни втыкались в тело прямо сквозь одежду. Мертвеца не распучило и не изуродовало разложением, наоборот, лицо его запало и выпукло обозначились все черты. Боковая часть головы была срублена, из черепа вывалилась какая-то масса, и на ней росли маленькие грибы.

— Недели три кочумает, а ещё красавчик, — заметил Егор Лексеич и поднял на ладони ветку крыжовника; ветка была усыпана полосатыми красноватыми ягодами. — Куст-кровососка. Сразу выпил всю кровь со жмура.

Митя смотрел во все глаза, не испытывая ни ужаса, ни отвращения. Перед ним была не смерть, а биология в чистом виде.

— Жалко, что Харлей ему кумпол снёс, — добавил Егор Лексеич. — Без мозгов клумбарь ничего не скажет… Пойдёмте в дом.

— Считаешь, там второй есть? — сипло спросила Маринка.

— С