говоришь! – шёпотом возмутился он. – Не могла Васса просто так уехать. Она обязательно сказала бы кому-то. Врёт этот Егор.

– Думаешь? – с сомнением протянула Солунай, а сама скрестила пальцы – хоть бы он был прав! Нельзя, чтобы Хозяйка просто сбежала из гор. Неправильно это.

– Пошли за ним. Может, приведёт нас к ней, – предложил Бануш и первым двинулся в ту же сторону, куда ушёл охотник.

Следить за Егором в лесу оказалось просто. Он ни разу не обернулся, упрямо шёл и шёл куда-то в сторону приюта. За приют Солунай не волновалась – стороннему человеку туда так просто не добраться, её беспокоило, что Егор никак не ведёт их к Вассе.

– Обожаю следить за людьми в заповеднике, – шепнул Бануш, к которому в лесу вернулось его прекрасное настроение, словно и не было убитых гаруд и пропавшей Вассы. – Топают так, что удивительно, как до сих пор Катенька не явилась, и ничего вокруг не видят.

– Катенька нас чует и не полезет, – возразила Солунай. – Но куда он идёт?

– Да я без понятия, – отмахнулся Бануш. – Всё равно не дойдёт, видишь ведь, на поляну яможоров забрёл.

– Думаешь, обойти не сможет? – Солунай ещё сомневалась. Всё-таки Егор был охотником. Разве они не все могут справиться с любыми безмозглыми природными тварями? Яможоры были именно такими. По сути являясь лишь желудком с пастью, яможор с самого рождения закапывался в землю и медленно напитывался тем, что даёт почва. Но лишь до тех пор, пока в него не наступал зверь, птица или человек. Какого-нибудь зайца яможор мог выпить досуха за пару часов.

– Держи бутерброд, поглядим, – предложил Бануш, удобно расположившись у большого дерева. – Будет весело.

Солунай хмыкнула, но бутерброд взяла. Она проспорила, полагая, что Егор пройдёт как минимум пять яможоров. Он же попал ногой уже во второго. Сочный чавкающий звук, похоже, напугал его до чёртиков, хотя его преследователям было понятно, что сапоги яможор не прокусит и бояться особо нечего.

Охотник же запаниковал, стянул с плеча ружьё и выстрелил. Судя по дикому воплю, попал себе в ногу. Солунай тихо захихикала, уткнувшись лбом в дерево.

Яможор зачавкал активнее, но ему всё равно пришлось выплюнуть добычу – тянуть кровь через дыру ему было не слишком удобно, да ещё Егор дёргал ногой и тыкал ружьём вокруг себя, чудом не попадая по многострадальной ноге.

Наконец Егор вызволил простреленную ногу в сапоге из яможора и, громко выругавшись, а потом для верности погрозив кулаком куда-то в ту сторону, куда он шёл, похромал обратно.

– Не очень страшный охотник, – заключил Бануш.

– Дурак, – согласилась Солунай. – Но к Вассе он нас так и не привёл.

– Может, она всё-таки уехала? Просто ненадолго? – Бануш с сомнением почесал нос. – Надо посоветоваться с директором.

– Ну уж нет, это ты сам тогда. – Солунай вздрогнула.

– Разумеется. – Бануш рассмеялся. – А тебе стоит его остерегаться.

Глава 18. Голову с плеч!

На удивление, директор даже ничего не сказал по поводу их отлучки. А когда Бануш заикнулся по поводу Вассы, заявил, что она взрослая и может сама решать, что ей делать.

– Если она взрослая, то чего он теперь ходит мрачнее тучи? – поделился Бануш сомнениями. – И я прямо уверен, что он её ищет. Просто нас пугать не хочет.

Про гаруд он тоже рассказал, но директор лишь отмахнулся.

«Знает, – поняла Солунай. – Знает про браконьера, про то, что он убивает в заповеднике. Может, это о нём он говорил с Еленой Васильевной. Но если так, то он же ранил болотника. А болота совсем рядом с приютом!»

За всеми этими беспокойствами времени страдать от любви или остерегаться директора катастрофически не хватало. Солунай даже пару раз забывала надеть шарф, но его приносил Бануш и укоризненно качал головой.

Возможно, она бы и привыкла постоянно ходить в нём, если бы не беспокойство за Вассу, которое не давало ей спать. Даже охота на феечек не принесла успокоения. Самую красивую, белую, Солунай в бутылке поставила в опустевшей каморке Вассы и поняла, что её царапало все эти дни.

Она бегом бросилась в кабинет директора.

– Александр Николаевич, Васса! – крикнула она, задыхаясь, и быстро, прежде чем он успел обрадоваться или испугаться, продолжила: – Васса не могла уехать, у неё все вещи тут остались!

– Разумеется, Солунай. – Директор выглядел плохо, он потёр виски и поднялся на ноги, подходя ближе. – Мы первым делом проверили её комнату.

Солунай сглотнула, чувствуя, как ноги её слабеют, словно она оказалась посреди топей, а ближайший островок слишком далеко.

– Я ищу её, Солунай, – прошептал он, наклоняясь к её лицу, и в его зрачках Солунай отчётливо видела отражение своих глупых очков, шапки кудрявых волос и высунувшейся Алты. – И обязательно найду.

Он провёл ладонью по её щеке, как иногда гладил самых маленьких детей. Взрослым его внимания уже почти не доставалось. И Солунай потянулась за его рукой, мечтая продлить ласку, чтобы она стала чем-то большим, чем просто поддержкой одной из воспитанниц.

– Ты так выросла, Солунай, – продолжал негромко говорить директор, словно они не обсуждали пропавшую Вассу. – Кажется, совсем недавно ты была ребёнком, и вот совсем взрослая горгона, почти на пике своей силы. Удивительно.

Он провёл рукой по её волосам, бесстрашно гладя пальцами и змей, и кудри.

Солунай закрыла глаза, впитывая каждый крошечный момент ласки.

– Тебе же жарко, Солунай. – Голос стал настойчивее, и чуткие уши горгоны снова сыграли против неё. Она и впрямь почувствовала, как колет и мешает ей дышать шарф.

Не открывая глаз, она принялась бороться с узлом, вздрагивая, как от тока, каждый раз, когда её пальцы сталкивались с пальцами директора.

Кожу приятно охладил ветерок, Солунай привстала на цыпочки, собирая всю свою отвагу, чтобы коснуться губами директора – и будь что будет, не выгонит же он её из приюта! – как вдруг почувствовала, что его руки отдалились, а вокруг наступила неестественная тишина.

Она распахнула глаза как раз вовремя.

Сначала она поймала его взгляд – сосредоточенный, равнодушный. Потом увидела, как его левая рука словно получила призрачное продолжение в виде топора. И, судя по тому, что она успела заметить, остроты совершенно не призрачной.

Солунай поняла, что не успевает ничего – ни снять очки, ни пригнуться или убежать. И она просто зажмурила глаза и сцепила зубы, услышав характерный свист холодного орудия.

А потом словно выключили звук. Такой тишины Солунай не помнила никогда: в приюте всегда кто-то был рядом, а с появлением змей и вовсе в голове было постоянное бормотание. Сейчас она не слышала и не чувствовала их, как не чувствовала рук или ног. Но испугаться не успела – звуки вернулись, и все ощущения тоже.

Она осторожно открыла глаза и успела увидеть, как истаял топор с руки Александра Николаевича, и он небрежно пошевелил пальцами, словно возвращал им гибкость. Во второй руке у