Шрифт:
Закладка:
– Да что и говорить, – сказал он. – Немцу, конечно, тут не житье. Мужики не дадут. К слову сказать, партизаны, это, дед. тоже, небось, – не таракан начихал. Говорят. они здорово в ваших местах орудуют.
– Не слыхал, – коротко и сухо ответил дед – Однако мне и в поле пора. Благодарствуйте за табачок.
Старик поднялся и ушел.
«Граф» тоже встал и, сплюнув от досады, пошел дальше. Потянулись опять поля и овраги, проселки и перелески, а «граф» все шел и шел вперед.
Наконец пошли лесистые места. Свернув с проселка, «граф» углубился в лес. Уже начало темнеть, и он то и дело спотыкался о кучи хвороста, о коряги и старые пни. А лес становился все мрачнее, все гуще, все непроходимее. Пахло смолой, прелыми листьями и грибами. Чертовски хотелось выспаться и отдохнуть. Но никаких признаков жилья не было и в помине Вокруг сплошной стеной стоял темный и таинственный, словно в сказке, лес.
А осенняя ночь уже давала себя чувствовать. Лесная сырость захлестнула «графа» скользкой, холодной волной. Он решил закурить и, присев на пень, стал крутить «козью ножку». Тревожно перешептывались о чем-то высокие сосны, склоняясь друг к другу своими верхушками. С мягким шорохом скользили рядом, совсем близко, какие-то шустрые зверьки. Где-то неподалеку тяжело вздыхало и хлюпало лесное болото. Иногда сильные порывы ветра раскачивает деревья, и они издавали глухой стон.
Скрутив «козью ножку», «граф» чиркнул спичкой и закурил. Внезапно его обхватили сзади чьи-то сильные руки.
– Ни с места! – повелительно произнес мужской голос. – Далёко ли, сокол, пробираешься?
– Сначала руки отпусти, дьявол, совсем вывернул, – ругнулся «граф», – а потом спрашивай.
В эту минуту, словно из-под земли, выросли еще двое «Графу» связали на спине руки и повели его какими-то звериными тропами по валежнику, сквозь чащу, через балки и овраги. Потом завязали ему глаза, хотя и так ни зги не было видно, и повели дальше.
Наконец пришли. Мишкина развязали и посадили на скамейку. «Граф» расправил затекание руки и, с трудом привыкая к свету, огляделся вокруг. Он находился в землянке, освещенной керосиновым фонарем. Несколько человек сидело за столом, но лиц их «граф» в первую минуту не разглядел.
– Провались я на этом месте, если это не «граф Монтекрист»! – воскликнул один из сидевших за столом.
Обернувшись на его голос, «граф» ахнул от удивления: перед ним сидел начальник гормилиции товарищ Быстрых.
* * *
Нельзя сказать, чтобы товарищ Быстрых пришел в восторг, увидев «графа Монтекриста».
Старая неприязнь к «акуле уголовного мира» дала себя знать.
Подвергнув «графа» тщательному допросу, чтобы выяснить, откуда, каким путем и с какой целью он здесь появился, товарищ Быстрых пошел к командиру партизанского отряда, бывшему секретарю Энского горкома партии товарищу Т., с докладом.
Разумеется, товарищ Быстрых не преминул соответствующие образом охарактеризовать «графа», сообщить, сколько раз он судился, и разъяснить, насколько это «в корне отпетая личность».
– Считаю своим долгом доложить, – говорил товарищ Быстрых, – что это неисправимая и социально-опасная личность. Преступного полета птица.
К удивлению товарища Быстрых, эти яркие краски не произвели должного впечатления.
– Говоришь, озорной? – задумчиво произнес командир отряда. – Это хорошо, что озорной. Таких нам и надо: тихони здесь ни к чему…
– Боюсь, не доставил бы этот фрукт нам хлопот, – стоял на своем товарищ Быстрых. – Вот чего я опасаюсь.
– А ты не опасайся, – улыбнулся командир. – Ничего, человека из него сделаем. И, между прочим, прошлого ему не вспоминай. Не обижай парня… А сейчас приведи его ко мне.
Пожав плечами, товарищ Быстрых пошел за «графом» и вскоре доставил его к командиру. Тот принял «графа» как ни в чем не бывало и сделал вид, что вовсе о нем ничего и не знает.
– Как твоя фамилия, землячок? – спросил он.
– Мишкин, – ответил «граф», с интересом разглядывая худощавое, строгое лицо командира и его внимательные, зоркие глаза.
– Давно из города?
– Вчера вышел.
– Ну, что там новенького?
– Особых новостей чет. Фрицы лютуют. Вчера молебен устроили…
И «граф» рассказал обо всем, что произошло в церкви. Командир выслушал его с большим вниманием.
– Молодец поп! – с искренним восхищением произнес он, узнав о проповеди отца Евтихия. – Надо будет взять его под защиту. Ну, а пока надо гостя накормить и устроить на отдых. Позовите мне нашу хозяюшку!
Быстрых вышел и через несколько минут вернулся с высокой, стройной девушкой.
– Слушаю, товарищ командир, – произнесла она певучим, спокойным голосом, и «граф», услыхав этот голос, вскочил с места и уставился на девушку широко раскрытыми глазами.
– Галя! – взволнованно воскликнул он.
– Петя! – тихо ответила она. покрываясь румянцем.
– Э, да вы, я вижу, старые знакомые, – произнес командир отряда и, подмигнув товарищу Быстрых, добавил: – Стало быть, мне и говорить нечего. Галя сама уж догадается, как гостя принять. Примешь, Галя?
– Раз приказано, и приму, уже спокойно ответила Галя. – Идемте, товарищ.
Они вышли из командирской землянки. «Граф», ликуя в душе, следовал за девушкой. Она шла молча, изредка оборачиваясь, чтобы посмотреть, не отстал ли он.
– Ночи-то теперь сырые. – нерешительно начал «граф».
– Осень, – коротко ответила Галя.
«Граф» в темноте не видел, что она улыбалась.
– Вам здесь не страшно? – спросил он.
– А вам, кажется, известно, что я не робкого десятка. – произнесла она.
– Мы оба не из робких, – оказал на это «граф». – Давно я вас не видал.
– Разве? Что-то я не заметила, – ядовито бросила девушка.
– Может, мне показалось, – с ледяным равнодушием парировал «граф».-Может, я вас с кем-нибудь спутал…
Это определило дальнейшее. Галя очень сухо предложила «графу» поесть. Он холодно поблагодарил ее. Потом она проводила его в мужскую землянку, где он мог отдохнуть. Пожелав ему спокойного сна, девушка ушла к себе, а «граф» завалился на койку.
Но он не мог заснуть. Не спалось и девушке. Она всю ночь пролежала с открытыми глазами, думая о нем. Галя любила «графа» и в отличие от него никогда не боялась себе в этом признаться. За все время пребывания в отряде она ни на один час не забывала о нем. Она не знала, где он, какова его судьба. Осторожно, стараясь не выдать своего волнения, она расспрашивала у Быстрых, куда девались заключенные, но толком ничего не смогла узнать И вот сейчас Петя здесь, в отряде, в соседней землянке. Но как он смел сказать это ужасное слово – спутал! Значит, ему и в самом деле все равно, значит, он чужой, равнодушный… Как хорошо, что она и вида не подала, что рада его приходу. Надо с ним так же держаться и впредь, раз он такой… А он похудел, видно, туго приходилось все это время! Волосы стоят у него смешно-ежиком. Верно, их в тюрьме так стригут. Но к нему это идет, так он какой-то симпатичный, совсем как маленький… Сколько уже лет прошло с того дня на Зеленой горе? Пять лет А сколько это месяцев? Целых шестьдесят… Двести сорок недель! Боже, как давно это было, а кажется, что вчера. Губы у него тогда были такие Горячие, и глаза так блестели! Как все же хорошо, что он здесь, почти рядом! А чему это улыбался командир? Неужели он что-нибудь заметил?.. Ой, только бы нет!
– Подумаешь, задается, – ворчал в это же самое время «граф», беспокойно ворочаясь на койке. – Эти девчонки думают, что без них жить нельзя. Дуры!.. Особенно сейчас, во время войны, заниматься любовью – просто смешно. А все-таки лихая она девка, молодец! Партизанит. Что ни говори, а моя школа… И такая быстроглазая… «Я, – говорит, – не робкого десятка». Это верно, но и я ей здорово ответил. Пусть не задается… Подумаешь, какая птица!..
* * *
Быстро бежит время!.. Уже месяц прошел с того дня как «граф Монтекрист» пришел в партизанский отряд. Он успел за эти тридцать дней познакомиться с партизанскими буднями, а партизаны полюбили его за веселый нрав, за удивительную смелость и находчивость.
Нигде не узнаются люди так скоро и так верно, как в боевой обстановке, где человек проходит самое трудное и надежное испытание – испытание кровью, где
