— Ты все еще не понял меня, — сказал, качая головой, Маджик. — Эти люди — достояние ханов. Оказывая покровительство рабам и черной кости, ты лишаешь ханов имущества. Гнев ханов обратится на тебя!

— Самый сильный гнев хана слабее тихой благодарности народа! — воскликнул Алмамбет. — Пусть всякий, кто вступит на мою землю, обретет покой и приют!

И Маджик, услышав эти слова, воскликнул:

— Да будет благословенно твое имя!

И он стал поступать так, как сказал Алмамбет.

И вот тысячи людей из числа бедных китайцев и завоеванных, угнанных рабов обретали покой и приют на земле Алмам-бета, и сорок ханов, взбешенные его делами, жаловались Эсену, говоря:

— Этот Золотокосый, этот Проколотое Ухо отнимает у нас двуногое добро! Накажи проклятого Алмамбета!

Хан ханов, хитрейший из хитрых, отвечал им:

— Я торжественно назвал Алмамбета женихом Внучки Неба. Могу ли я ссориться со своим будущим зятем?

Эсен отвечал им так не потому, что был на стороне Алмамбета, а потому, что считал сына Азиз-хана единственным из китайцев, кто сумеет противостоять жадному и честолюбивому Конурбаю, и до поры не давал Алмамбета в жертву сорока ханам.

Между тем Алмамбет продолжал управлять Цветущим Ханством. И вот уже в пятый раз вскрывались реки с того дня, как расстался он с Бурулчой, уже Алмамбету пошел двадцать третий год, уже с радостью думал он, что только один год отделяет его от долгожданного дня соединения с возлюбленной, как вдруг страшная весть пронеслась по Китаю. Эта весть была подобна грому, и раскаты грома стучались в уши людей такими словами: «Конурбай потерпел поражение от Манаса. Миллионное державное войско, разгромленное киргизами, бежало с позором, и число вернувшихся не превышает ста тысяч.

Киргизы снова соединились на земле Туркестана, и под крылом Манаса они непобедимы».

Достигла эта весть и Алмамбета, и снова, как при разгадке предсказания древней книги, сердце его преисполнилось непонятной радостью и предчувствием, что его дорога переплетается с дорогой Манаса, как листья одной травы.

Оставим на время Алмамбета, вернемся к тучному Конурбаю. Не думайте, что лицо его — ступня, не знающая срама, что сердце его — кусок мяса, не испытывающий остроту горя. Нет, лицо его было лицом человека, униженного врагом, а сердце его было сердцем полководца, побежденного другим полководцем, более сильным. Со стыдом и горем вернулся Конурбай в Железную Столицу, заранее готовясь к оскорблениям и насмешкам. Но, к великому своему удивлению, увидел он, что ханы встречают его не оскорблениями, а лаской, не с насмешками, а с почетом, глядя на него, как на спасителя. Конурбай подумал:

«Эти сорок ханов, сорок завистников и зложелателей, встречают меня так, будто я не побежденный, а победитель. Это загадка, непосильная моему уму. Ее разъяснит мне только один человек, и человек этот — Шийкучу!»

Давняя привязанность к дому Алооке жила в сердце Шийкучу. Был он в юности одним из слуг Алооке. Оценив его сметливость и преданность, Алооке наградил его землей и всяким добром и приставил его как Главного Повара к хану ханов Эсену. При дворце Эсена Шийкучу был глазами и ушами Алооке.

Когда Алооке прочел в «Книге Смен», что некто Конурбай убьет Манаса, решили они с Шийкучу, что сын Алооке, названный им Конурбаем, станет повелителем Китая. И Шийкучу, служа Эсену, оставался верным слугой Алооке. Когда его благодетель умер в Туркестане от стрелы киргиза Сыргака, Шийкучу стал таким же верным слугой сыну своего благодетеля, ежедневно напоминая хану ханов о достоинствах Конурбая.

К нему-то пришел Конурбай за советом и разгадкой. Шийкучу выслушал его и, глядя на него снизу вверх, любуясь его силой, восхищаясь его тучностью, сказал:

— Дитя мое, великий Конурбай! Ты спрашиваешь, почему встретили тебя не с насмешками, а с почетом? Вот почему. Тысячи людей из числа черной кости и пленных рабов бегут от своих господ к Алмамбету, называя его город Страной Закона. Сорок ханов надеются, что ты уничтожишь Алмамбета.

— Я уничтожу его: он ненавистен мне с детских лет, — сказал Конурбай.

— Однако, — возразил Шийкучу, — хан ханов не дает согласия на то, чтобы наказать Алмамбета. А не соглашается он по двум причинам: одна из причин явная, другая — тайная.

— Какова явная причина? — спросил Конурбай.

Шийкучу отвечал:

— Хан ханов торжественно обещал Алмамбету, что выдаст за него свою дочь. Вот и говорит он: «Не могу же я ссориться со своим будущим зятем».

— А какова тайная причина? — спросил Конурбай.

— Боязнь Конурбая! Ненависть к Конурбаю! — воскликнул Шийкучу. — Предчувствует старый хитрец, что ты воссядешь на престол его предков, и боится тебя и надеется, что ты и Алмамбет перегрызете друг другу горло и погибнете оба. Вот и не дает он Алмамбета в жертву своим ханам, бережет его для смертельной схватки с тобой.

— Как же мне поступить, мой Шийкучу? — спросил Конурбай.

Шийкучу сказал:

— Попроси у Эсена руки его дочери, красавицы Бурулчи. Сорок ханов помогут тебе вырвать из уст Эсена согласие. Тогда Алмамбет перестанет зваться женихом Бурулчи и Эсен должен будет дать согласие на расправу с Алмамбетом. Видишь, как хорошо задумано! — похвастался Шийкучу, ожидая похвалы.

— Нет, задумано плохо! — воскликнул Конурбай, и его голос заставил вздрогнуть старого и слабого Шийкучу. — Сначала я вырву из уст сорока ханов согласие на новый поход против киргизов, на сбор нового миллионного войска, а потом попрошу у Эсена выдать за меня его дочь, это рабское семя Бурулчу. Во главе миллионного войска я пойду и уничтожу самого сильного своего врага — белоколпачного Манаса, а Алмамбет будет камнем на моем пути, камнем, который я обращу в пыль!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Эти слова Конурбая Шийкучу выслушал с ликованием.

— Воистину ты велик! — прошептал он и поспешил во дворец, чтобы передать слова Конурбая сорока ханам.

Ханы согласились. Был объявлен сбор войска. Глашатаи поскакали по стране, провозглашая клич:

— Люди Сорока Ханств, люди срединных земель и окраинных! Кинжалорукие, одноглазые, медноногие! Объявляется новый поход на Манаса. Становитесь под знамя боя! Каждый из вас получит киргизских коней для наслаждения, киргизских юношей для изнурительных работ, киргизских девушек для отрады сердца, киргизскую землю для посева!

Глашатаи были звонкоголосы, а их слова сулили богатство, но, кроме ханских дружинников, никто из китайцев не становился под знамя боя по своей доброй воле. Тогда дружинники стали сгонять людей под знамя боя по ханской воле, и люди, проклиная ярость Конурбая, надевали военные одежды. Но были среди