— Логично, — согласился Лысухин. — Значит, будем беседовать?

— Может, будем, а может, и не будем, — ответил мужчина. — Тут уж как ты себя поведешь. Но только знай, что от этого разговора зависит твоя судьба.

— Да и твоя судьба — тоже. — Лысухин смачно потянулся — так, что у него хрустнули кости. — И еще судьба вас всех, кто сейчас находится в этом помещении. Так что мы на равных.

— Что, донесешь немцам? — спросил мужчина.

На это Лысухин не ответил ничего. Он понимал, что любой ответ в данной ситуации выглядел бы фальшивым. Можно было бы сказать «да, донесу» или «нет, не донесу» — и что бы от этого изменилось на самом деле? Сказать можно все что угодно… Главное не слова, а поступки. И еще то, что таится за сказанными словами. И еще в том тоне, каким они произнесены. Понимал это и Лысухин, и его ночной собеседник.

— Кто ты? — спросил мужчина, пристально вглядываясь в Лысухина.

— Сдается, ты уже задавал мне этот вопрос, — спокойно произнес капитан.

— Что — запомнил? — прищурился мужчина.

— Тебя — да не запомнить! — усмехнулся Лысухин.

— Чем же это я тебе так запомнился?

— Ну, хотя бы тем, что задал мне такой вопрос. Ты задал, а другие промолчали. Как тут не запомнить!

— И что же ты на него ответишь?

— Да ты погоди требовать с меня ответ. — Лысухин поднялся с нар. — А лучше-ка мы выйдем с тобой в сенцы. Кажется, это не возбраняется. Там и побеседуем. А то ведь уж слишком много вокруг ушей да глаз… И все они направлены сейчас в нашу сторону. Разве не так?

— Ну, выйдем…

Вышли, прошлись по тесному полутемному коридорчику. Выходить из помещения во двор было нельзя. Во-первых, двери на ночь запирались, а кроме того, снаружи прохаживался часовой.

— Вот ты в вашей компании главный, а не понимаешь, что вести серьезные разговоры при свидетелях — дело опасное, — назидательно произнес Лысухин. — Свидетели — они бывают разными. Разве не так? Особенно в концлагере. Или ты настолько уверен в своих бандитах, что все тебе нипочем?

— С чего ты взял, что я самый главный? — спросил мужчина.

— С того, что именно ты сейчас со мной разговариваешь, а не кто-то другой, — ответил Лысухин. — Разве это не аргумент? Да и по твоей роже очень даже хорошо заметно, кто ты есть на самом деле.

— Ты что же, такой большой специалист по рожам?

— А то!

После таких слов мужчина невольно рассмеялся. Засмеялся и Лысухин. Смех — это тоже оружие. Но оружие особого свойства. Оно не разъединяет, а объединяет. Особенно если обе стороны смеются над одним и тем же.

— Ну, так что же мне отвечать на твой вопрос? — отсмеявшись, спросил Лысухин. — В смысле того, кто я есть на самом деле…

— Не надо. — Мужчина также стал серьезным. — Потому что мы и без твоих ответов тебя раскусили.

— Это как же понимать такие твои слова? — Лысухин удивленно посмотрел на собеседника. — И кто же я, по-твоему, такой?

— Инструктор по взрывному делу, — хмыкнул мужчина. — Да вот только навыворот. Или, правильнее сказать, снаружи. А вот внутри…

— Ну, договаривай, коль уж у нас пошел такой интересный разговор, — осторожно произнес Лысухин.

— Да тут и договаривать нечего, — спокойно ответил мужчина. — Тут и без того все ясно-понятно… Вот, к примеру, для чего ты переселился в наш барак? Главное никто из других, подобных тебе, не переселился, а ты — вот он. Другие побоялись бы, а ты просто-таки весь на виду. Нате, мол, берите меня голыми руками…

— И что же, по-твоему, из этого следует? — спросил Лысухин.

— А следует из этого то, что тебе от нас что-то надо, — ответил мужчина. — Что-то такое, чего фашистам знать не нужно. Причем надо в срочном порядке. Оттого ты и пошел на риск. Дал нам понять, что ищешь с нами сближения. А из этого следует лишь один вывод: что-то такое таится в тебе внутри. Ты, понимаешь ли, как орех: снаружи — скорлупа, а настоящий ты внутри. Вот так. Перестарался ты, парень, вот что.

После таких слов наступило молчание. В первую очередь из-за Лысухина. Это был редчайший случай: Лысухин молчал, потому что не знал, как ему быть дальше. Что говорить, как действовать? Открыться перед собеседником? А вдруг он еще один провокатор, а весь этот ночной разговор еще одна фашистская провокация? Могло ли такое быть? Еще как могло! Но с другой стороны, а вдруг этот ночной собеседник единомышленник и соратник? А тогда такой случай упускать нельзя. Никак нельзя! Ведь именно ради такого случая Лысухин и Стариков стали заключенными! Ради этого они и рискуют сейчас своими жизнями!

— И что же, это так заметно, что я перестарался? — спросил наконец Лысухин.

— Для кого как, — ответил мужчина. — Для нас — заметно. Не ты один такой хитрый да ловкий. Мы, знаешь ли, тоже…

— И что же вы до сих пор не донесли на меня, коль я весь на виду? — скривился в усмешке Лысухин.

— Оттого и не донесли, — ответил мужчина.

— А если точнее? — вкрадчиво спросил Лысухин.

— А если точнее, то может так статься, что и у нас имеется к тебе интерес.

— Вот как… — покрутил головой Лысухин. — Имеется интерес… У вас… А вы — это кто?

— Диверсанты, — ответил мужчина и усмехнулся. — Будто сам не знаешь. Вот как окажемся в советском тылу, как взорвем там что-нибудь!.. Ох, и взорвем же! Ты ведь именно тому нас и учишь, не так ли?

В этих словах мужчины таилось нечто невысказанное, какой-то подспудный, потаенный смысл, и этот смысл явственно угадывался. Так, во всяком случае, казалось Лысухину. Но, опять же, а что, если это ему только кажется? Тут рисковать нельзя, тут надо действовать наверняка. А и не рисковать тоже нельзя. Не получится ничего без риска. Это как сдвинуть с горы самый первый камень. Тяжело, рискованно, опасно. Но вот камень