— Ну, — отвел глаза Веселый, — здесь каждый про каждого знает все досконально… А что ты хочешь — концлагерь!

Стариков ничего не ответил, да и не было необходимости что-то отвечать. Тут дело было в другом: Веселый ненароком проговорился. О том, что Стариков, прежде чем угодить в лагерь, побывал в партизанском отряде, знали немцы — ни сам Стариков, ни Лысухин этого и не скрывали. Но откуда об этом мог знать Веселый? Ответ напрашивался сам собою — от немцев. Вот так, походя и ненароком, Веселый дополнительно подтвердил, что он провокатор. «Что ж, и хорошо, коль так, — подумал Стариков. — Если он проболтался один раз, то проболтается и в другой, и в третий раз. Это уж наверняка! С провокатором-болтуном — проще. Понятнее его намерения».

И Стариков намеренно перевел разговор на другую тему. Он стал задавать вопросы Веселому относительно подготовки карателей: что они делают, для чего это делают, как все это можно будет применить на практике — то есть во время стычки с партизанами… Веселый охотно отвечал. Даже — чересчур охотно. Похоже было, он и сам понял, что проговорился, и теперь изо всех сил старался, чтобы Стариков как можно скорее забыл о его досадной оговорке.

— Видишь, сколько их на самом деле? — спросил Веселый. — И взвода не наберется. И как таким количеством воевать с партизанами, когда тех партизан, должно быть, полон лес? Да и эти, которые согласились, так и зыркают исподлобья, так и косятся… Того гляди придушат где-нибудь в темном углу. Хоть меня, хоть тебя. Вояки… Так что, друже Рыбак, верти головой во все стороны! А то ведь и вправду придушат.

— Так ведь, наверное, не одни они будут воевать с партизанами, — осторожно предположил Стариков. — Есть еще полицаи, да и немцы тоже…

— Да ну! — Веселый раздраженно махнул рукой и сплюнул. — Полицаи… Сколько тех полицаев? Не так и много, как и этих. — Он указал рукой на карателей. — Да и в самом городе тоже надо блюсти порядок. И все это — на полицаях. А немцы… А что немцы? Немцы сейчас больше нужны на фронте. Прут большевички! Того и гляди, доберутся и в здешние края!

— Боишься? — глянул Стариков на Веселого.

— Ну, так ведь оно как… — неопределенно произнес Веселый и тотчас же перевел разговор на другую тему. — Ты лучше ответь, что думаешь делать? Горланить каждый день на площади перед пленными? Или, может, у тебя имеется другой вариант?

— Посмотрим, — уклончиво ответил Стариков.

— Ну, гляди… — сказал Веселый, помолчал и спросил: — А ты-то сам не боишься?

— Чего? — спросил Стариков, хотя и знал, о чем спрашивал Веселый.

— Прихода большевиков, — ответил Веселый.

Веселый как провокатор обязан был задать такой вопрос Старикову — он его и задал. Стариков это прекрасно понимал.

— Есть такая поговорка, — усмехнулся Стариков. — Для вареного рака все самое страшное уже позади.

Веселый недовольно поморщился — он рассчитывал на какой-то другой ответ, чтобы донести этот ответ до немцев, своих хозяев.

Лысухин в это самое время находился в учебном классе, где велась подготовка диверсантов. Класс представлял собой узкое, вытянутое помещение с низким потолком и несколькими оконцами, похожими на бойницы. По всему было видно, что раньше здесь был заводской цех.

В помещении находились люди. По укоренившейся привычке разведчика Лысухин тотчас же их незаметно сосчитал. Всего в помещении было двадцать четыре человека.

— Вот, — сказал сопровождавший Лысухина Змей. — Это — ваш инструктор по взрывному делу. Кличут его Лысый. Так к нему и обращайтесь.

Будущие диверсанты посмотрели на Лысухина. Капитан тотчас же оценил эти взгляды и не увидел ни одного приветливого или хотя бы любопытствующего взора. Это были взгляды, в которых таились злоба, раздражение, откровенная ненависть, в крайнем случае — равнодушие. Именно такими взглядами и одарили курсанты своего нового инструктора — Лысого.

Нельзя сказать, что Лысухина такие взгляды смутили или испугали. Напротив — он им даже обрадовался. «Эге, ребята! — мысленно обратился он к будущим диверсантам. — Вы меня как фашистского прислужника ненавидите, и это хорошо! Значит, самих немцев вы ненавидите еще больше. А потому будем искать общий язык и общие точки соприкосновения. Ненависть нам в этом поможет!»

Но вслух, конечно, он сказал совсем другое:

— Ну что, орлы? Будем изучать тонкости и премудрости взрывного дела. Чтобы, так сказать, преподнести большевикам красивый сюрприз — в нужное время и в нужном месте. Для того-то мы здесь и собрались.

— А ты сам-то кто такой будешь? — спросил один из курсантов.

— А ты? — спросил в ответ Лысухин.

Курсант ничего не ответил, лишь злобно скривился и сплюнул.

— Вот и я такой же, как и ты, — усмехнулся Лысухин. — Так что мы на равных. Еще у кого-нибудь имеются вопросы? Задавайте, отвечу по мере возможности.

Больше никто ничего не спросил. Лысухин покосился на Змея — уйдет он или останется? Похоже было, что Змей никуда не собирался уходить. Лысухин мысленно усмехнулся. Он прекрасно понимал суть поведения Змея и все его намерения. Помимо того что Змей был провокатором, он еще исполнял и обязанности надсмотрщика. То есть следил за каждым действием Лысухина. И конечно, вслушивался в каждое его слово. Так ему велели те, кто его к Лысухину приставил. То есть немцы. Возможно, тот самый полковник, с которым Лысухин обстоятельно беседовал, или майор, с которым Лысухин познакомился после полковника, или кто-то другой. Какая разница? Немцы — они и есть немцы. Все они одинаковые. Все фашисты. «Что ж, пускай торчит! — подумал Лысухин о Змее. — Ничем этаким я его не обрадую, факт! А вот морду — набью. По прошествии времени…»

— Ну-с, братва, — обратился он к курсантам, — кто из вас хотя бы отчасти знаком со взрывным делом?

Оказалось, что знакомы были многие, едва ли не половина присутствующих. Одни были минерами и взрывниками, когда служили в Красной Армии, других научили всяким таким премудростям уже здесь, в лагере, в диверсантской школе.

— Что ж, замечательно! — сказал Лысухин. — Значит, у нас будет больше времени для всяких хитростей и веселого творчества. Например, в какое