Шрифт:
Закладка:
За последнее время Катрин вникла в неочевидные, но важные нюансы местных женских одеяний. На людях простонародье шляется ободранное, ничего особо не прячет, нищие жены феллахов так вообще с татуировками на лицах[6], обвешаны грошовыми, но изобильными украшениями, всенепременно чтоб с двумя серьгами в каждом ухе. Дешевый шик и полная открытость лиц. А женщины зажиточных горожан, мелких беев и прочих строгих мужчин, те с ног до головы зачехлены в черное, замотаны-запрятаны как миндаль от мышей, на люди появляются исключительно в сопровождении родичей и евнухов. Только по глазам и благовониям их красоту и угадаешь. А вот точный уровень благосостояния можно вычислить по качеству ткани платья-абайи — не все черное одинаково ценно и роскошно.
Ванна оказалась размера невеликого, зато вода горячая и благоухает… это не химические шампуни и пены для ванн — тут все натуральное, проверенное веками.
— Ничего, если я сама помоюсь? — поинтересовалась Катрин. — У нас во Франции такие древние патриархально-матриархальные спорные традиции.
— Обычай фрэнчей известен нам, — заверила переводчица. — Я ждать.
Толмачка действительно опустилась на колени за занавесью, относительно непрозрачной. Впрочем, Катрин на всякие мелочи и условности внимания обращать не собиралась. Спецодежду долой, парик наскоро вытряхнем — под ним порой жарко, но за ночь неоднократно защитил от ссадин и синяков, будем считать его подшлемником двойного назначения. Девушка содрала с себя белье — импортная ткань местами уже походила на марлю. Ух… цивильная вода это почти счастье.
Ванна была небольшой, но рядом сияет голубой водой бассейн под шатровым навесом-балдахином, дальше символически отсеченный шторами малахитовый сад, доносится журчание фонтанов, утреннее солнце пробивает листву чудесным узором. Для местных уроженцев еще зябко, для европейца почти жарко. А тем, кто купался в горных реках, так истинный курорт. Сгинуло бы все человечество на часок, эх.
Человечество никуда деваться не собиралось, хотя крысы и тараканы, наивно верящие пророчествам научных журналов, терпеливо ждут этого момента уже не первое десятилетие. Катрин успела вымыть голову, когда появилась посетительница. Госпожа Хаят со стопкой новой одежды. Действительно, истинный грех отпускать гостью оборванной. За трех «жмуриков» и сколько благодеяний!
Что ж, пора и честь знать. Катрин поднялась из воды, на мозаику пола потекли ручейки…
Наряд оказался практически в пору — на сантиметр бы подлиннее, но и так вполне. Ткань чуть получше, а покрой и цвет тот же, нельзя сказать, что вызывающий восторг. Вот новый никаб — иное дело, этот на порядок роскошнее и легче. Как показала ночь, при интенсивных нагрузках это важно — дышать легче. Мерси-мерси, как говорим мы, куртуазные фрэнчи. Кстати.
Переводчица сидела на месте, старательно делала вид, что ее нет… Делать вид, когда не поднимаешь взгляда, просто. Но сейчас такая щепетильная уклончивость не к месту.
— Любезная, ты бы все же назвала свое имя и ответила на одно деловое предложение, — с хамоватой европейской прямотой начала Катрин. — Нет желания поработать переводчицей у ученых мудрецов фрэнч-гяуров? Подчеркиваю, не у солдат. Господа описывают и изучают древности и редкости, местных языков не знают. Прокорм обеспечим, от домогательств оградим, с госпожой Хаят договоримся. Работа интересная, нескучная, с приключениями, и заработать можно.
Глаза девчонка все же подняла — оказалось, против обычая вообще не накрашены; изначально огромные, с длиннющими черными ресницами и бездонными, блестящими, словно от опьянения зрачками. Даже завидно. Правильно ее эль-кохла[7] лишили — и так принцесса. Зачморенная.
— Меня нельзя брать, — с трудом, но отчетливо выговорила девчонка. — Я — навоз.
Видимо, нечто иносказательное, не имеющее аналогов в убогом языке Вольтера и Руссо. Пахла самокритичная особа довольно приятно, хотя с дразнящей сладостью благовоний госпожи Хаят и близко не сравнить.
— Про навоз — это детали, — с некоторым недоумением заверила Катрин. — В обязанности переводчицы входит растолковывание мыслей местных жителей и ничего более. У нас очень воспитанное и по уши занятое наукой ученое общество. В общем, обнюхивать и шалить никто не станет.
Девчонка подняла руки к лицу — пальцы в бледной хне задрожали. Опускала никаб она преувеличено медлительно — похоже, хотелось сорвать одним рывком.
Да…
В принципе Катрин, несмотря на свою прошлую тягу к индивидуальному анархизму и принципиальному, порой вызывающему небрежению приличиями, не отрицала необходимость неких общих правил, уставов, законов и институтов наказаний. Без сомнений, каждый грех заслуживает кары — богами или людьми приводится в исполнение приговор, это уж как получится. Но срезать носы даже очень виновным девушкам — это уж чересчур.
В принципе, часть носа уцелела — процентов двадцать, остальное было отсечено, довольно чисто, но ассиметрично. Видимо, истязатель сознательно добивался максимального обезображивания приговоренной. Получилось жутко: уцелевшая кость переносицы остро торчала под тонко затянувшейся кожей, асимметрия придавала лицу намек на злую гримасу-усмешку — да, весьма похоже лыбились мертвецы, восставшие из склепов кладбища аль-Караф. Откровенно недобренькое лицо. Хоть в данном случае миниатюрный рот вовсе не хохочет и пухлые губки на месте, ничуть не сгнили. Но все равно, веселится и пугает рукотворная гримаска смерти, доходчиво напоминает о бренности всего земного, а особенно мимолетности девичьей красоты. Более асексуальной зарубки поставить невозможно.
Катрин не содрогнулась только потому, что уже видела нечто подобное. Видела достаточно долго, ежедневно, причем без всякого никаба, ибо то был парень. Вообще-то он был изуродован похлеще, без всяких аккуратностей, да и одного глаза лишился. В общем, там было все куда хуже. Здесь же вызывала ступор обдуманная и хладнокровная изощренность неведомого палача.
— Прискорбно. Но это тоже детали. Как говорит наш великий сахиб и главный ратоборец, давай «ближе к теме». Лицо зачехляй. Работе оно не мешает, язык, слава богам, на месте остался. С хозяйкой поговорю.
Девушка молча закрыла остатки личика.
Каир как-то окончательно перестал нравиться туристке-археологше. Так-то ничего: редиска, дамы гостеприимные, да и вообще пока еще не убили. Но если вдуматься…
Вдумываться следовало о многом, но это когда время будет. Сейчас следовало поговорить с шефом — все ж он тоже право слова имеет, вдруг у него какие-то категорические предубеждения против безносых переводчиц.
Катрин двинулась искать библиотеку. Дом был пустынен: уборку в галереях начинать и не думали, жалкие остатки гарнизона сосредоточились у кухни. Оно и верно: наверняка возникнут
