каждого занятия пересчитывал и прятал в железный ящик наш замкомвзвода. Возможно, он был неплохим парнем на гражданке, но власть меняет людей, и главной мечтой ленинградского взвода – после дембеля – было набить ему морду. Сержант неукоснительно следовал армейскому закону: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим». И, надо сказать, идеально заправлять постель, пришивать подворотнички, надраивать пуговицы, наворачивать портянки он учил нас собственным примером. Хотя не обходилось и без элементов садизма. За день я уставал так, как не уставал никогда; уткнуться на 15 минут в шапку к стене казармы, сидя на табурете, было невыразимым счастьем.Казарма пахнет не духами,Не ландышем после грозы.Казарма пахнет сапогамиИз густо смазанной кирзы.Казарма пахнет жестью банокС ружейным маслом пополамИ прелью саржевых портянок,Царящей ночью по углам.Эпохой призванные дети,Мы дышим этим – без нытья —Державным запахом столетьяИ кислородом бытия.Им, как огнем пещерный предок,Мы дорожим не оттого,Что нам черемуховых ветокЛюбее аромат его.Но только с ним и нерушимыВолнующие нам сердца,И свежесть матовых кувшинок,И острый запах чабреца.Виктор Коротаев

А теперь я расскажу, как нас уже сержант Александров учил подъему-отбою. Он зажигал спичку – и время пошло, а взвод должен был мгновенно раздеться, уложить на табурет обмундирование по уставу и лежать на двухъярусных койках в ожидании команды «Подъем!» Вы только представьте: средина дня, мы только что вернулись с лесной площадки, где тренировались ставить на хода 12-тонные ракетные пусковые установки домкратами, но вручную, да на уральском морозце под —20, а работать домкратом по нормативу – 50 минут, а какие силенки у сынов питерских интеллигентов? Но и эта пытка закончилась, и ты обмираешь от счастья в теплоте казармы в предвкушении обеда…

– Взвод, отбой! – внезапно раздается голос командира.

– Взвод, подъем! – дает команду сержант – и ты стремглав прыгаешь на спину вскочившего из нижнего ряда, и уже летят в проход сапоги, где будет построение, а ты торопливо натягиваешь гимнастерку задом наперед и с незастегнутыми штанами становишься в строй. Это вам не кино, это надо видеть! Кто-то стоит в одном сапоге, кто-то только в рубахе, портянки тянутся из сапог, о застегнутых, как положено, пуговицах говорить нечего. А одеяла должны быть откинуты на спинку койки как по линейке.

– Взвод, отбой!

– Взвод, подъем!

– Взвод, отбой!

– Взвод…

«Я разорву тебя на части, сержант Александров! Я…» – мы все прыгаем наверх-вниз, наверх-вниз. И на двадцатой попытке я вдруг почувствовал, что могу уложиться в положенное время (спичка горит 45 секунд), и я уже не приземляюсь на спину соседу и даже успеваю намотать одну портянку.

– Взвод, отставить, 10 минут на приборку!

Я всегда утверждал, что тот, кто не был в армии, никогда не познает полноты счастья.

… – Курсант Раков, за лежание на койке в неположенное время – два наряда вне очереди на кухне (это семь ванн картошки, полторы тысячи тарелок, огромный засаленный пол и часок на поспать).

– Есть, товарищ сержант!

Я вскакиваю с кровати… и обнаруживаю себя в дачной кухонной пристройке – с ножом в одной и недочищенной картофелиной в другой руке. Да это же сон! И надо присниться такому! 38 лет прошло! Но в воздухе стоял крепкий аромат одеколона «Шипр», который так беззаветно любит замкомвзвода сержант Владимир Александров.

– Товарищ сержант! Вы где? – тишина в ответ. Но воинский устав гласит: приказ командира должен быть выполнен «безпрекословно, точно и в срок». И я продолжаю чистить картошку: кому охота на «губу» попасть?

Призывник

Отбой!Успей залезть под одеяло!Хотя бив сапогах —успей залезть.Ты не солдат.Но времени немало.Еще тебя научат спать и есть.Наука не сложна.Два-три наряда.Почистишь и помойку и гальюн.Ты просвещен, и окрылен, и юн.Но в сапогах!Под одеяло!Надо…Подъем!Уже ты первый на ногах.Бежишь под дождь на физзарядку.Браво!В надетых без портянок сапогахТы упражненья делаешь коряво.И этому научат. Может быть,Через недельку, может быть, быстрее.А сам учись,как Родину любить,Хотя наука эта посложнее.Ее одолевать ты будешь сам,Когда в себе почувствуешь солдатаИ присягнешь полям и небесамСлужить, работать, умеретькак надо!Сергей Алиханов

Все же не удержусь и расскажу еще об одном незначительном эпизоде из моей армейской службы. Начинал служить я, как вы поняли, в учебном полку, и командиров из постоянного состава на стриженую голову курсанта хватало с лихвой, а уж о работе-пахоте и говорить не приходится.

Но вот закончилось полугодовое обучение в Свердловске, и нас распределили по «точкам». Я попал в затрапезный 596-ой зенитно-ракетный полк в поселке Халилово, на границе с северным Казахстаном, куда ссылали самых что ни на есть разгильдяев. Это называлось: «Поехал служить к сусликам». Первый день в полку, сижу в курилке, дымлю сигаретой и от нечего делать поигрываю большим пальцем ноги: сквозь большую дыру в сапоге даже портянка не могла скрыть прореху в кирзе. Подходит покурить подполковник (потом узнал – Ландо, начальник штаба полка), я отдаю честь и присаживаюсь с наслаждением вдохнуть последние остатки сигареты. Не тут-то было!

– Товарищ рядовой, вы почему не по форме одеты? – обратился ко мне высокопоставленный начальник. Я удивился: пуговицы на гимнастерке предусмотрительно застегнуты, свежий подворотничок подшит, ремень на руку не накрутишь. Конечно, пребывание в учебке не прибавило мне армейского лоска, но выглядел я не хуже других солдат в этом задрипанном гарнизоне.

– Как вы смеете ходить по расположению части в таких сапогах?

А надо сказать, что срок носки сапог определялся 8 месяцами, и мне еще две пары сносить, а в армии с этим строго, если не понял службы. Я посмотрел на свой не слишком чистый большой палец, который от волнения перед начальством то появлялся, то вновь пропадал в нутре сапога.

– Немедленно отправляйтесь в каптерку и получите подмену! – приказал начальник. Что я и сделал; правда, начсклада, толстенный старшина-сверхсрочник (их в армии называют «кусками»), выдал мне не первого срока сапоги, а ношеную-переношеную обувку, ничем не лучше моей, только без дырки на месте большого пальца,

А начальник штаба Ландо с тех пор меня почему-то запомнил, и как только я появлялся пред его недреманным оком, первым делом смотрел на мои сапоги: не выглядывает ли опять – назло ему – большой палец ноги рядового Ракова. Но я к тому времени уже службу понял.

Последние сапоги

Вчера старшина, не коробясь,Усвоив, что выношен срок,Мне выдал под личную росписьПоследнюю пару сапог.На них поглядев мимоходом,Грустнели опять и опятьРебята, которым три годаДо праздника этого ждать.И я с холодком незнакомымПодумал, робея слегка,Что вроде дорога до домуТеперь уж не так далека.Последняя пара кирзовых,Скрипучих товарищей новых,Отделанных как на заказ.На крепких железных подковах,Поставленных в угол и сноваПримеренных на ночь не раз.О, сколько подметок и нервовПришлось измочалить в пути,Чтоб к этим, обычных размеров,Гвардейским сапожкам прийти.О, сколько еще будет надоПо грешной земле колесить,Скользить, оступаться и падать,Чтоб их до конца доносить.Но, превозмогая