Папа, похоже, лишенный возможности заставить меня, тяжело вздохнул и осторожно покачал головой. Рука его медленно опустилась, в глазах блеснуло сожаление, и его голос внезапно раздался внутри меня, тревожа замершее в ожидании сердце: «Никому не доверяй». После этих жгучих слов отец начал стремительно рассыпаться пылью, растворяться в теплом воздухе.

— Нет! Пап, постой!

Я хотела броситься к нему, но не смогла сдвинуться с места. Пурпурные глаза до последнего смотрели на меня тепло и нежно, а затем исчезли, как мимолетный сон. С губ сорвался тяжелый вздох, и я потерла лицо ладонью в попытке смахнуть усталость.

Тело теперь снова подчинялось мне. В голове стоял туман, роились мысли, но сознание было чистым, ясным, не тронутым чьей-либо рукой. Тишина вновь наполнила все вокруг, затих плач и даже легкий ветерок. Собравшись с силами, я подошла к двери, коснулась ручки, но повернуть ее не смогла. Не потому, что дверь была заперта, а из-за страха еще раз почувствовать невыносимую боль, увидеть море своей крови и мелко подрагивающие темные крылья, распластавшиеся по мраморному полу.

— Сейчас ты не сможешь туда попасть, — раздался позади женский голос, который я наконец-то смогла узнать.

Резко обернулась и увидела перед собой мягко улыбающуюся Айлин — маму Элуны. Она выглядела так же, как и в тот день в библиотеке. Стройную фигуру подчеркивает длинное платье голубого оттенка; белесые пряди волос рассыпаны по плечам, тонкие пальцы сцеплены в замок, а большие белые крылья, придающие ее образу величие и мощь, слегка подрагивают за прямой спиной.

— Это вы привели меня сюда? — отважилась спросить я. — И тогда в Мортемтере… Это же были вы?

Улыбка женщины стала чуть снисходительной.

— Возможно, — последовал уклончивый ответ. — Но сейчас это не просто воспоминание. Я пришла помочь тебе.

Я невольно сощурилась, словно пытаясь уличить Айлин во лжи. Взгляд аквамариновых глаз был открытым, лицо с тонкими чертами хранило удивительное спокойствие, отчего намерения ее казались честными. Но я знала мерзкую сторону ее дочери и понимала, что и мать могла обладать похожими чертами, несмотря на радушие, которое казалось совершенно искренним в отличие от показушной приветливости Элуны.

Кажется, Айлин заметила мое недоверие, потому и поспешила разорвать наступившее молчание:

— Не бойся, солнышко. Я правда хочу помочь тебе избавиться от связи с Халой. — Она шагнула в мою сторону, но остановилась, когда я отступила и уперлась спиной в дверь. Из ее груди вырвался тяжкий вздох. — У тебя слишком мало времени, Ливия. Ты ведь знаешь, что находится за этой дверью?

— Какое это имеет отношение к Хале? — ответила вопросом на вопрос, стараясь сохранять холодность.

— Все закончится там же, где и началось. Это место священно. Хала не сможет проникнуть сюда. — Несколько секунд Айлин помолчала. Взгляд ее стал более серьезным, но не выдавал ни капли волнения или страха. Но разве может призрак чего-то бояться? — Чем больше ты вспомнишь, тем слабее станет Хала, — продолжила она. — Найди это место. Оно ждет твоего возвращения.

— Зачем?

— Чтобы подарить последнее болезненное воспоминание. Вспомнишь все — станешь сильнее. И Хала не сможет завладеть твоим сознанием.

Вновь сощурившись, выдохнула недоверчиво:

— Это странно… Родители думали, что пророчество не коснется меня, пока я ничего не помню. Что их молчание — способ спасти меня от темной богини….

— Твои родители были глупцами! — неожиданно сорвалась на крик женщина, а после, будто опомнившись, потупила взгляд и нервно поджала губы.

Я не знала, какие мысли терзали ее в это мгновение, но видела, что она корит себя за секундную слабость и несдержанность. Ее слова шли вразрез со словами моих родителей. Мама верила, что единственное, что держит Халу на расстоянии, — забытые воспоминания. Я и сама догадывалась об этом. Каждый раз вспоминая прошлое, я ощущала чье-то присутствие. С каждым воспоминанием Хала подбиралась ближе, пока в образе Каларатри прочно не уцепилась за мое сознание. А теперь твердое убеждение Айлин в том, что, только когда я вспомню абсолютно все, Хала наконец потеряет возможность подчинить меня себе, поселило в сердце мучительные сомнения.

Справившись с нахлынувшими эмоциями, Айлин встретилась со мной взглядом. Лицо ее осветила ненавязчивая, но слегка натянутая улыбка.

— Я лишь хочу уберечь Элуну. Ты подумала, что будет с ней и другими демонами, если Хала омрачит твое сердце? — Улыбка сошла с женских губ, сменившись хмуростью. — Что будет с твоей сестрой, королем?.. Они падут к ее ногам, но уже ни ты, ни кто-либо другой не сможет остановить ее.

— И что я должна сделать? — спросила тихо, чувствуя, как сердце больно сжимается под напором тяжкого бремени.

Айлин глубоко вдохнула и, медленно выдохнув, подошла ко мне ближе, едва не вплотную. Сейчас она казалась выше, и мне пришлось слегка задрать голову, чтобы видеть ее глаза. По тому, как изменилось выражение ее лица, я поняла, что до этого она с большим трудом пыталась казаться спокойной и терпеливой. Надменность и неумолимая строгость стерли с нее фальшивую мягкость.

— Умереть, — презрительно процедила женщина.

Внутри все затрепетало, и я задержала дыхание, боясь вдохнуть наполнившийся ядом воздух.

— Умри, Ливия. Это все, что ты можешь сделать.

Я невольно зажмурилась, а когда распахнула глаза, Айлин здесь уже не было. Вокруг, как и внутри меня, вновь воцарилась непроницаемая темнота. Лунная богиня ушла резко и быстро, забрав с собой весь свет и взвалив на мои плечи непосильную ответственность, оттеснившую на какое-то время страх.

Не знаю — было это видением или же потревожившим меня сном, но я еще долго пребывала во тьме, ожидая, когда она позволит мне вернуться в реальность. Она отступила. Может, на какое-то время, на короткое мгновение, но все же ослабила свои объятия, позволив насладиться сырым пещерным воздухом и голубым блеском сталактитов.

Покрывало, на котором я лежала, едва спасало от мелких камешков, впившихся в спину. Ноги покалывало, будто кровь перестала туда поступать, все внутренности свело судорогой. Но, приоткрыв веки, я совершенно забыла о недомогании и замерла, поймав взгляд удивительных ярких глаз. Светлая головка склонилась ко мне, закрыв обзор на свисающие с низкого свода хрустальные сосульки и проход между скалистыми стенами узкой пещерки, залитой лазурным светом.

О, эти глаза просто завораживали! Один — небесно-голубой — утягивал в глубокий опасный омут, сильнее, чем вздорная ундина, то ли играющаяся со своей жертвой, то ли намеревающаяся утопить ее. Другой — сочный зеленый, как большое спелое яблоко, свисающее с тоненькой ветки,