Все снова чокнулись, наиболее шустрые сотрудники устремились к послу и резиденту, дабы выразить свое почтение и любовь. Вскоре все уже смешалось, белоснежные скатерти окрасились винными пятнами, танцы стали хаотичными и неровными, жены постепенно уволакивали домой некоторых честно упившихся мужей, плакали уставшие дети…

Начальник датской контрразведки Якоб Андерсен не скрывал своего неудовольствия и принял Питера Данна подчеркнуто сухо. Англичанина это не смутило, такой разворот событий он предчувствовал и небрежно плюхнулся на кожаный диван, вытянув короткие ноги в дорогих «ллойдах», особо впечатлявших своей потрясающей подошвой с красной линией поперек (наверное, эти туфли предназначалось носить подошвой вверх). Яркие, в клетку носки дополняли картину, они засверкали, когда Данн положил ногу в туфле прямо на колено, — такую фамильярность шеф дружественной спецслужбы вынести не мог.

— Я пригласил вас, Питер, по весьма деликатному делу. Нам стало известно, что вы установили контакт с Игорем Горским, заместителем резидента КГБ в Дании. Я очень бы вас просил отказаться от встреч с ним, — мрачно молвил Андерсен.

— Я не совсем вас понимаю. У нас нет договоренности о том, чтобы получать разрешение на встречу с русскими от датчан, — Питер сделал вид, что поражен просьбой датчанина, даже возмущен.

— Но есть договоренность в НАТО о координации, — жестко парировал Андерсен.

— А что, собственно, координировать? — Данн сделал невинное лицо.

— Для вашего личного сведения: мы имеем с Горским особые отношения. Теперь вам ясно?

— Я догадывался об этом, и, кстати, Горский этого и не скрывал. Но он склонен работать с нами, ему хочется вырваться на широкий простор…

— То есть как? — удивился Андерсен.

— Будем откровенны, Якоб. Вы похожи на собаку на сене. Ваша страна фактически не имеет разведки в других странах, разве вы можете эффективно использовать Горского против русских?

Питер выпалил все это на одном дыхании и, чтобы не дразнить больше Андерсена, убрал убойный туфель с колена.

— Англия тоже уже давным-давно не великая держава! — возмутился Андерсен.

— И все же у нас особые отношения с американцами. И самое главное: Горский жаждет работать с нами, а не с вами. Он прямо мне на это намекнул…

— Вот сволочь! — не сдержался Андерсен. — Мы его пестовали здесь, воспитывали, а он… Во всяком случае, я протестую, и это дело мы передадим на самый высокий уровень!

— Это ваше право, — Данн встал с дивана. — Но Горский тоже имеет право на свободный выбор. К тому же мы всегда активно вам помогали и будем помогать. Разве вы не помните, как в прошлом году мы вам сообщили о встрече на Аматере русского агента? Наша спецслужба не нажила на этом никакого капитала, зато вы его арестовали и целый год датская пресса хвалила вашу службу за эффективность. Так что извините меня, Якоб, но наше сотрудничество должно быть взаимным…

— Извините меня, Питер, но это называется грабежом среди бела дня!

— Называйте как угодно, но я не считаю это дело поводом для ссоры. Более того, я обязуюсь передавать вам всю информацию от этого человека, которая касается Дании. Все это и сообщите вашему руководству.

Он подчеркнуто почтительно поклонился Андерсену, пытаясь смягчить собственную наглость, не говоря о беспрецедентной перевербовке агента братской спецслужбы, и спокойно покинул кабинет.

Рабочий день в посольстве уже затухал, информация о датской политике редко волновала Москву, что приучило дипломатов к безделью, которое нарушали только спорадические правительственные визиты. Еще до официального окончания трудов сотрудники тонкой струйкой потянулись из посольства, стремясь прийти пораньше в кооперативный магазин на Остер-алле и запастись там советскими консервами и необлагаемым налогом спиртным.

Виктор Розанов трудился в своем рабочем кабинете, куда не проникал дневной свет (окна были специально защищены от подслушивания с улицы), на стене висели предсмертно-трагический портрет Ленина и фотография Кима Филби в серебряной рамке, подаренная лично резиденту выдающимся шпионом. На фото рукою Филби были начертаны пожелания успехов и прочих подвигов всей резидентуре. Горский поднялся по деревянной лестнице, открыл первую дверь, ведущую в кабинет резидента, осторожно постучал во вторую и заглянул в комнату.

— Можно?

— Да заходи, заходи! Что ты стучишь? — оторвался от кипы бумаг Розанов. — Словно ты не моя правая рука, а какой-то шибздик с улицы.

— Мало ли кто у вас может быть в кабинете. Я интересуюсь только делами, входящими в мою компетенцию, — в этой ремарке не было ничего нового, ибо любопытство никогда не поощрялось в разведке и вызывало только подозрения.

— Это похвально, но не для заместителя резидента. Излишняя скромность иногда раздражает…

Розанов собрал фотоклише, несколько написанных от руки телеграмм и протянул все Горскому.

— Вот почта из Москвы. Ориентировки о работе по китайцам. Какие мудаки! В Копенгагене живут три китайца, причем владельцы ресторанов. Какой информацией о Китае они обладают? Как приготовить суп из акульих плавников? Я ухожу. Меня сегодня пригласили на банкет в английское посольство. Интересно, дадут ли англичане мой любимый виски «Гленливет», или придется прохлаждаться рядовым «Джонни Уокером»?

Они оба вышли из кабинета, папка, которую держал под мышкой Горский, раздувалась от документов.

— Чуть не забыл: захвати еще одну бумагу у Виктории! — бросил Розанов на прощание и посмотрел на часы, вполне резонно опасаясь, что «Гленливет» на приеме выпьют в первые пятнадцать минут.

Виктория Горская, в девичестве Кесоян, хрупкая армянка с красивыми темными глазами, работала в резидентуре КГБ и имела звание старшего лейтенанта. Занималась бухгалтерией, машинописью, а также контролировала эфир и слушала переговоры по радио датского наружного наблюдения, которое иногда, наплевав на код, говорило открытым текстом.

— Ты едешь домой? — спросила Виктория. — Купи по дороге ящик минеральной воды.

— Черта с два! — ответил Горский, забирая у нее документ. — Этот Розанов навалил на меня груду дел, хотя сам идет пьянствовать к англичанам. А вечером я хотел сходить поиграть в бадминтон, надо держать форму.

— По-моему, ты ее прекрасно держишь… Когда ты придешь домой?

— Часов в одиннадцать-двенадцать. Ты не жди меня и ложись спать… — и он проследовал к себе в кабинет и углубился в чтение бумаг. Дождавшись, когда посольство уже совсем опустело, он закрыл кабинет на ключ, достал из сейфа портативный «Минокс» и спокойно перефотографировал все документы.

Прием в английском посольстве не отличался пышностью, Форин офис позорно экономил на всем, куда ему было соревноваться с советским МИДом, позволявшим посольству заваливать стол осетрами и икрой! Тем не менее к приходу четы Розановых (Лариса давно мечтала показать всему свету свое новое черное платье и камею, купленную в антикварном магазине, и настояла на сопровождении мужа в посольство) зал уже наполнился людом, который легко гудел, переминался и передвигался.