Шрифт:
Закладка:
ЗОЛОТАЯ РУКА
Жил да был, это значит, в самых прериях один старый злыдень, и жил он один, совсем один, только что вот жена. Ну, а погодя немного и жена померла у него, и он понес ее, понес далеко в прерии и там закопал. А у нее, значит, одна рука была золотая – ну чистое золото, от самого плеча. А он был страх какой жадный, до того, это значит, жадный, что целую ночь после этого не мог уснуть, так ему хотелось эту руку себе взять.
И вот в полночь чувствует: ну нет просто больше его мочи, и тогда он встал, встал, это значит, взял свой фонарь и пошел, а на дворе метель была, метель… пошел и выкопал ее из могилы и забрал ее золотую руку. А после так вот нагнул голову – против ветра – и побрел, побрел, побрел через снег. И вдруг как остановится (здесь нужно замолчать с испуганным видом и начать прислушиваться), а после и говорит:
– Господи боже милостивый, что же это такое?
Слушал он, слушал, а ветер все жужжит (здесь стисните зубы и подражайте жалобному завыванию ветра) – вжжжжж-ж-ж, вз-з-зз; а потом с того, значит, боку, где могила, – голос, даже не голос, а будто ветер вперемежку с голосом, толком не поймешь даже, что к чему:
– Вж-ж-ж-жжж! К-т-о в-з-з-з-ял м-о-ю-у-у з-з-з-о-л-от-у-ю р-у-у-у-ку? Вжж-дзз! К-т-о-о в-з-зя-л м-о-ю-у-у з-з-о-л-о-т-у-ю р-у-к-у-у?
(Здесь вы начинаете дрожать всем телом.)
Он задрожал и затрясся и говорит:
– О господи!
Тут ветер задул его фонарь, а снег, значит, в лицо ему налепился так, что прямо дышать нельзя, и он заковылял, по колено в снегу, к дому, чуть жив; а после снова, значит, услышал голос и (пауза)… теперь этот, значит, голос прямо за ним идет!
– Вжж-жжж-ззз! К-т-о-о в-з-з-я-л м-о-ю-у-у з-з-з-о-л-о-т-у-у-ю р-у-у-к-у-у?
А когда, значит, дошел он до выгона, то опять слышит голос – еще ближе, все ближе и ближе, а кругом и буря, и тьма кромешная, и ветер. (Повторите завывание ветра и голос.) Добрался он это до дому – и скорее наверх; хлоп в постель – и накрылся одеялом с головой, и лежит, значит, дрожит весь и трясется – и потом слышит: оно тут, в темноте, – все ближе и ближе. А потом слышит (здесь вы замолкаете и прислушиваетесь с испуганным видом) – топ-топ-топ – поднимается по лестнице! А потом замок – щелк! И тут уж он понял, что оно в комнате!
А потом он почуял, что оно у его кровати стоит. (Пауза.) А после почуял, что оно над ним наклоняется, наклоняется… у него аж дух занялся от страха! А потом… потом что-то х-о-л-л-о-о-д-н-о-е, прямо около лица! (Пауза.)
А после, значит, голос прямо ему в ухо:
– К-т-о в-з-я-л м-о-ю… з-о-л-о-т-у-ю… р-у-к-у?
Вы должны провыть эту фразу особенно жалобно и укоризненно, после чего нужно немигающим тяжелым взглядом остановиться на лице какого-нибудь наиболее захваченного рассказом слушателя – лучше всего слушательницы – и подождать, чтобы эта устрашающая пауза переросла в глубокое молчание. И вот когда пауза достигнет должной продолжительности, нужно неожиданно выкрикнуть прямо в лицо этой девице:
– Ты взяла!
И тогда, если пауза выдержана правильно, девица издаст легкий визг и вскочит с места сама не своя. Но паузу нужно выдержать очень точно. Вот попробуйте – и вы убедитесь, что это самое хлопотное, тяжкое и неблагодарное дело, каким вам приходилось заниматься».
Кто-то считал это неотразимым, другие – невыносимым. В начале его творческого пути Марка Твена смущала такая его особенность, и он даже называл ее «немощью речи». Но использовал, потому что, как мы помним, одно из бизнес-правил гласит: преврати недостатки в достоинства, сделай их собственной уникальной изюминкой, убеди мир, что это превосходно, – и монетизируй!
Если бы его выступления могли видеть нынешние звезды такого жанра как стендап, они наверняка бы захотели перенять какие-то его приемы. Жаль, что тогда еще невозможно было заснять со звуком его выступления!
«Делай деньги бесчестно, если удастся, и честно, если нельзя по-другому».
Благодаря заслуженно пришедшей к нему популярности Марк Твен сумел убедить организаторов этих туров, что без него не могут обойтись – поэтому его всегда брали в эту хорошо сколоченную команду лекторов. Выпадать из обоймы никому, конечно, из них не хотелось. Но когда слушатели голосуют долларом, свистом и шумным уходом из зала, тут уже ничего не поделаешь. Или придется менять тему лекции, переформатировать манеру подачи материала. Или самого лектора менять.
Лохматый лидер мнений писатель Марк Твен с дымящей сигарой лишь внешне казался бесшабашным мастером экспромтов. На самом деле вся его деятельность была продуманной и простроенной. Во-первых, мало кто из его коллег-лекторов работал с аудиторией «на юморе». Если ты не юморист, не сатирик, не пародист – это сложно. Но только не Марку Твену, который, как мы помним, еще на заре своей деятельности понял, чем он может «брать» – умением рассмешить публику. А значит, даже самые парадоксальные и радикальные высказывания, а также завиральные проекты, будут поняты и приняты.
Молодые, полные сил и творческой энергии, умеющие радоваться и получать удовольствие от всех проявлений жизни лекторы, судя по отзывам Марка Твена, неплохо проводили время. И были они очень разные, колоритные, каждый из них сумел доказать свою нужность проекту. И Марк Твен непременно анализировал их манеру подачи материала. Чтобы использовать лучшее самому. Развить и вынести на сцену:
«Я очень хорошо помню Петролеума Везувиуса Нэсби (Локка). Когда началась Гражданская война, он работал в редакции толедского «Клинка», старого, очень популярного и процветающего еженедельника. Выпустив одно из «Писем Нэсби», он открыл золотое дно. И сразу прославился. Избрав этот новый путь, он каждую неделю задавал медноголовым и демократам отличную взбучку, и его письма перепечатывались повсюду, от Атлантического до Тихого океана их читали, покатываясь со смеху, буквально все, – то есть все, кроме особенно тупых и закоснелых демократов и медноголовых. По внезапности слава Нэсби была подобна взрыву, по охвату – атмосфере. Вскоре ему предложили командовать ротой; он принял назначение и немедленно собрался ехать на фронт, но губернатор штата
