Шрифт:
Закладка:
– Как вы, Екатерина Тимофеевна? – спросил я как можно более отстраненным голосом. – Легче стало?
Ох, это я вовремя отступил буквально на шаг в сторону. Опасная штука, эти вращающиеся кресла. Даже не думал, что они уже имеются у отечественных руководителей среднего звена. Ибо рука Дыбы была нацелена именно туда, где секунду назад находился мой пах. Пора прекращать этот балаган. Ничем хорошим это не кончится.
– Я пойду, пожалуй, – сказал я, будто и не видел всех этих поползновений.
– Куда собрался? – шикнула начальница. – Мы еще даже не начинали!
Точно, бухать натощак – зло. Напрасно она так.
– У меня есть девушка, Екатерина Тимофеевна, у нас серьезные отношения, и мы собираемся пожениться.
– И что? Сотрется там, что ли? Давай, я же вижу, тебе хочется!
– Не хочу потерять уважение к вам.
– Да тебе здесь не работать! Что ты о себе возомнил?
Похоже, пьяную начальницу не особо волновала крайне неустойчивая связь между тем, что она сейчас кричала, и происходившим за минуту до этого.
– Нашли чем испугать. В любой момент, Екатерина Тимофеевна. Вспомните, я на это место не просился и не держусь.
* * *
Ехал я домой злой. И на себя, и на Дыбу. Надо было косить под дурачка, не заходить в кабинет. Поплелся, как бычок на мясокомбинате. А эта коза… Тоже мне, нашлась сексуальная террористка. Неужели она не боится, что я ее сдам в первый отдел или в партком жалобу напишу? Но она точно всё продумала. Уж кем-кем, а дурой Катя не была, просчитала до последнего миллиметра. Наверное, у меня на лбу написано, что жаловаться в вышестоящие органы я не пойду.
Проходя мимо почтового ящика, заглянул – что-то там белое мелькнуло сквозь дырочки. Так как рекламой нынче никто не балуется, то я вытащил бумажку. Может оказаться полезной. И точно, мне предлагалось прибыть в международный почтамт по адресу Варшавка, 37, ибо меня там ждало забугорное почтовое отправление. Поеду-ка я сейчас и домой заходить не буду. Спать особо не хотелось, а посылочку забрать – очень даже.
До уродского здания, построенного совсем недавно, к Олимпиаде, я решил ехать по Садовому. И не прогадал – движение тихое, размеренное, никто не мешает. В мое время даже в жестокие снегопады, когда ездят только сумасшедшие и всякие службы, и то гуще было. Минут двадцать на дорогу потратил. И еще примерно столько на поиски нужного окошка.
В итоге я оказался обладателем обернутой холстиной коробки, украшенной надписью с моим адресом и какими-то служебными пометками. Вскрыли ее при мне, причем не первый раз. Внутри лежали десять номеров того самого «Ланцета» и коротенькое письмо от Солка, в котором он выражал энтузиазм по поводу публикации, клинических исследований и прочего. А также лелеял надежду на скорую встречу в городе Цюрих в октябре на съезде гастроэнтерологов. Ибо, будучи хорошо знакомым с ребятами из оргкомитета, он обеспечил приглашения мне и Морозову.
Вот это здорово. Наконец-то я прогуляюсь по ленинским местам, посмотрю своими глазами, в каких нечеловеческих условиях был вынужден существовать на чужбине вождь мирового пролетариата. Стопка «Ланцетов» показалась мне не совсем ровной. Ага, вот в середине затесался другой журнальчик. Обложка немного аляповатая, не то что строгий вестник медицины. New York Review of Books, номер за 27 сентября семьдесят девятого. Целый доллар стоит. И записочка от Джонаса, мол, твой соотечественник интересно пишет. Нет, ну что значит иностранец. Он ведь по доброте душевной даже не подумал, что это подстава. Проверяй посылочку тщательнее, сейчас вместо нее я получил бы беседу с чекистами. Ибо Бродский у нас вроде как числится антисоветчиком, хоть и не злостным.
Мне творчество будущего нобелевского лауреата нравилось не очень, казалось занудным и тяжеловесным. Но зато я знаю одного человека, который вот это эссе «Less than one» почитает с удовольствием. Так что дома я первым делом позвонил Морозову, порадовал наличием приглашения, а потом набрал Аню. Ведь надо отчитаться о процессе заживления раны. И журнальчик презентовать.
А вот третий звоночек я совершил абсолютно для себя неожиданно. Видать, душа просила.
– Здравствуйте, Анна Игнатьевна. Андрей Панов беспокоит. Елизавета дома?
Глава 12
Лиза была дома. И трубочку взяла.
– Привет, куда пропала?
– Ой, как здорово, что ты позвонил! Вот только сегодня вспоминала о тебе. Надо бы увидеться, ты же не против? А как там Кузьма? Вырос, наверное?
– Давай встретимся, – влез я в этот бесконечный перечень вопросов, когда Шишкиной пришлось остановиться для вдоха. – Можно даже сегодня.
– Андрюша, я бы с радостью, но устала как собака. На практике этой – в туалет, извини, сходить некогда. Домой прихожу поспать и переодеться. Может, на выходных? Давай созвонимся ближе к субботе. Не обижайся только, ладно? Правда, я очень соскучилась, – добавила она шепотом.
Срочно дайте мне носовой платок, а лучше два! Буду интенсивно плакать. Может, даже рыдать. Для справочки: нагрузка на ставку врача в учреждениях четвертого управления – аж целых шесть пациентов. Конечно, тут в сортир нет времени сходить. Это в обычных больницах докторишки-бездельники обслуживают на ставку всего двадцать четыре койки. А если кто в отпуск пошел – так и чужих больных получи за символическую доплату. Ясен перец, эти целыми днями от безделья чаи гоняют и кроссворды решают. А практиканту после пятого курса в Кремлевке дают парочку хроников, у которых надо только дневники писать раз в несколько дней.
Что-то не то с этим разговором. Или мне показалось? Может, это для мамы спектакль был? Анна Игнатьевна ведь точно слушала, более чем уверен. Но настроение как-то подупало. Процентов на пять, не больше, от исходного, но всё же. Ладно, позвоним Елене Александровне. Может, ее величество испытывает муки раскаяния за разбойное нападение?
Трубку взяла сама Томилина. Наверное, папа на работе был.
– Привет, чем занимаешься? – начал я светскую беседу. Попытался дать понять, что не в обиде.
– Посылаю тебя в жопу, скотина! – рыкнула она, и наш разговор прервался. Наверное, какие-то повреждения на линии, не иначе.
И ладно. Мне будет не хватать тебя, Лена. Даже несмотря на твои усилия по заключению брака между нами. По крайней мере, у тебя хватило ума не идти на тупой шантаж с беременностью. А лицо заживет, это не страшно. А сейчас, как пелось в одной песне, пора спать. На сон грядущий я всё же открыл американский журнальчик. Почитаем пасквиль на
