– На, возьми писанину Боэция! – положил он стопку на стол Кассиодора. – Я с этим разбираться не буду! Может быть, ты найдёшь что-то интересное для себя!

Так и ушёл из жизни Боэций, не зная, что сенатора Альбина уже давно казнили. Казнили также и его тестя, Симмаха, после того как он пытался на суде в Вероне встать на защиту сената, Боэция и справедливости. Его тоже обвинили в измене королю и желании вернуть свободу сенату.

Глава 9. Бедствия

Как-то Юстин заглянул на женскую половину дворца, в палаты к Лупицине. У него появилось к ней дело, точнее несколько вопросов об отношении её к Феодоре, возлюбленной Юстиниана, племянника.

– Он хороший мальчик, – начала объяснять своё поведение Лупицина, когда он сказал, зачем пришёл к ней. – Но запутался только в последнее время… Точнее, его запутала эта потаскушка Феодора!..

У неё были житейские взгляды на женщин, семью. Правда, с семьей, с детьми, у них с Юстином дело не сложилось. Чья в этом была вина, невозможно определить. Может быть, вина в этом была и его. Он же пропадал в походах по полгода, а то, бывало, время походов измерялось годами. Хотя бы в войне с теми же исаврами или персами. В такие походы армии всегда сопровождали маркитантки и проститутки. Небольшие по срокам походы он уже и не принимал в расчёт.

– И ты думаешь переделать его? – шутливо спросил он. – А уж тем более её!.. Хм!.. Оставь им улаживать свои отношения!

– Пока я жива, её нога не переступит порог дворца! – негромко, но твёрдо произнесла Лупицина. – Он же мог выбрать любую девицу благородного происхождения: красивую, воспитанную, стыдливую!.. А не эту, развратную!..

Она беспокоилась и за него, за Юстина. Он стал императором, а всё такой же простой… Пастух пастухом!.. И мерит других так же, как и себя. Порой попадает в недоразумения с людьми, которые принимают это за шутки.

Они же привыкли друг к другу давно. Ещё в начале знакомства было что-то. У неё тогда, когда он купил её, устроил у себя дома, стал беспокоиться о ней, появилось к нему чувство, что-то похожее на уже давно забытое с юности… Затем пришло обожание, вслед за тем привычка видеть его, слушать, заглядывать ему в глаза, зная, что там всегда теплится доброта, которую она узнала, только живя с ним… И вот сейчас в их жизнь, а она считала и Юстиниана тоже своей семьёй, ворвалась неизвестная женщина… Красивая, умная и волевая… «Такие женщины не бывают добрыми!» – врезалось у неё в память когда-то ещё тоже в юности.

– Да нет же! – не соглашаясь с ним, покачала она головой.

Он смотрел на неё с минуту, не зная, что бы ещё сказать в оправдание увлечения своего племянника женщиной лёгкого поведения.

– Я что пришёл-то к тебе, – наморщил он лоб, стараясь вспомнить, что привело его к ней. – А-а!.. Завтра начинается поход армии Иоанна Скифа в Дарданию, в район Бедериан!.. И я хочу посетить места моей юности! Вернусь через месяц!.. А ты, пока меня не будет, займись чем-нибудь, что нравится тебе… Кстати, сходи в церковь Святой Ирины на молебен… Ты же говорила, что она нравится тебе своей простотой по сравнению со Святой Софией?

– Да, – ответила она.

Он обнял её на прощание и вышел из палаты.

На следующий день Лупицина так и сделала, пошла в храм Святой Ирины в обществе придворных дам.

Храм этот был расположен дальше, за храмом Святой Софии, и уступал ему в размерах и роскоши. И хотя сразу же бросалось в глаза, что расположение его частей не так пропорционально, как в Святой Софии, но всё это окупалось его простотой и тем, что он стоял в роще, окружённый прекрасными кипарисами. К тому же окна в Святой Софии были пробиты в самом куполе, в храме же Святой Ирины в барабане, на котором покоился купол, и свет заливал внутреннее пространство храма со всех сторон.

Из-за этого у Лупицины, когда она переступала его порог, появлялось необыкновенное ощущение свободы, чувство радости и, казалось, полёта куда-то в неизведанное.

И в этот день, войдя в храм Святой Ирины вместе с дамами, она испытала тот же трепет перед чем-то высоким и непонятным для неё…

Они прошли мимо мраморных колонн с арками, расположенных симметрично от центра храма и поддерживающих верхние галереи под большим куполом, подошли ближе к алтарю, устроенному в нише малого полукупола, встали там стайкой.

Храм был полупустой. Служба ещё не началась. Их ожидал архиепископ Иоанн, которого предупредили, что на службу сегодня придёт сама императрица.

Преклонив голову, Лупицина прослушала службу, уносясь, под размеренный и мягкий голос архиепископа, мыслями куда-то в неведомую даль, куда её звала какая-то сила, не властная ей, с думами о днях счастливых с мужем, Юстином, тёплое чувство к которому она испытывала все годы жизни с ним.

После службы, перекрестившись и кротко поцеловав распятие на стене рядом с алтарём, она покинула храм вместе со своими дамами.

И она стала посещать этот храм, когда у неё бывали тяжёлые дни, когда она раздражалась непонятно отчего и ей хотелось отвлечься от дворцовой суеты.

* * *

Юстин вернулся из похода только через два месяца.

Первого, кого он встретил, когда появился во дворце, был магистр оффиций Келер.

– Ваше высочество, разрешите сообщить важные новости! – обратился тот к Юстину.

– Говори!

– Императрица Евфимия неделю назад ходила, как обычно, в храм Святой Ирины, простыла и сейчас находится в очень плохом состоянии!.. Тогда дул холодный ветер с Босфора! Она же не обратила внимания на предупреждение доктора, что площади продуваются и не надо ходить в такую даль, лучше переждать непогоду в палатах дворца…

– Проводи меня к ней! – коротко приказал Юстин…

– А-а, это ты, – встретила Лупицина его появление.

Она лежала в постели, укрытая кучей одеял, и хотела было подняться, когда увидела его.

– Лежи, лежи! – быстро подойдя к постели, остановил он эту её попытку. – Что же ты так неосторожно-то!

Она выглядела плохо. Тёмные круги под запавшими глазами, изредка глухой и тяжёлый кашель сотрясал её грудь.

Её глаза при виде его заблестели тем блеском, из-за которого он и остановил на ней свой взгляд когда-то давным-давно…

– Давай прощаться, – с хрипотцой выдохнула она. – Моё время пришло…

– Что это тебе взбрело в голову-то! – испугался он. – Как же я без тебя-то!..

Он засуетился, приложил её руку к своему лицу, стал целовать её, затем прижал к своему сердцу, чтобы согреть