Шрифт:
Закладка:
– А двоих стариков видели? – спрашивает Катя. – Только двое из всей семьи спаслись, бродят по развалинам, зовут своих молодых, кричат тоскливо, как ночные птицы…
Да, я это тоже видел. Перед глазами опять это жуткое землетрясение и цунами, поврежденные атомные станции, разрушенные города, реальная картина апокалипсиса…
– Хорошие они люди. Люблю японцев за то, что они понимают красоту, как ни один больше народ на земле.
– Да уж! – поддерживает меня Беришвили, – какая еще нация всенародно ходит весной смотреть, как цветет сакура. На самом деле удивительные люди! Вот так подумаешь, а кто будет жить на земле через сто лет…
– Через сто лет будут, наверное, одни китайцы…
– Невозможно, чтобы не земле осталась одна раса, – твердо возражает Лео Антонович. – Она выродится, сама себя уничтожит. Человечество живо своим разнообразием. От межплеменных, межрасовых браков рождаются замечательные, одаренные дети. Смешение культур, способностей, умений, возможностей – вот в чем будущее человечества. Однообразие – вырождение и гибель.
Мельком смотрю на дисплей и вижу – буквально все показатели уже бегут, живут, дышат!
– Ну что же, – говорит Лео Антонович, – спасибо этому дому, пойдем к другому… Мы выходим из операционной.
Как жаль, что я не видел лица малышки Кашуркиной. Мне так хочется увидеть ее живую улыбку. Имя неизвестно, а может, его еще и нет, человеку отроду пять недель. Если придумать имя еще не успели, то мне очень хочется, чтобы малышку Кашуркину назвали Катя. В честь операционной сестры красивой тети Кати Максимовой, которая вместе с дедушкой Лео Бокерия помогала ей выжить. Вот ведь и Лео Антонович назвал свою старшую дочку Катей…
На вторую операцию идем по лабиринту стерильно чистых безлюдных коридоров. Уже через минуту я совершенно не представляю, куда идем – вперед, назад, вправо или влево. В корпусе шестнадцать операционных, некоторые из них внезапно открывались нам за большими стеклянными дверями. Везде шла работа, и люди, которые видели нас, непременно кивали и улыбались. Было понятно, что здесь все знакомы и все друг к другу очень хорошо относятся.
Мы тоже улыбались, кивали и быстро шли к какой-то своей цели. Впереди Лео Антонович, рядом с ним руководитель операционного отделения Арслан Шамсутдинович Караматов и я, со своим незарегистрированным диктофоном, позади.
Вторая операция
Лео Антонович опять моет руки. С помощью медсестры надевает халат, перчатки и шапочку. На голову ему водружают знакомую уже осветительную корону. Мы заходим в операционную, где у стола в ожидании Лео Антоновича стоят первый ассистент, доктор медицинских наук Андрей Андреевич Свободов, второй ассистент Оксана Калинкина и операционная сестра Звонкова Юля. На операционном столе ничего не знающий о том, что с ним происходит, малыш по фамилии Сангин, родившийся три месяца назад и переживающий за это малое время уже вторую сложнейшую операцию.
– У ребенка дефект межжелудочковой перегородки с тяжелым стенозом легочной артерии, на грани непроходимости, – повторяет для меня Лео Антонович. – Новорожденный был оперирован несколько дней назад, но у него начала развиваться недостаточность трехстворчатого клапана, необходима повторная операция. «Наверное, так же он и со студентами во время операции разговаривает», – подумал я.
– Лео Антонович, а студенты здесь у вас бывают? – спрашиваю я.
– Конечно. И студенты и аспиранты. У нас ведь клиника.
Начинается работа. Устанавливается молчание. Крохотное сердце малыша обкладывают холодом, и оно постепенно замирает. Быстрые команды: «Скальпель дай… зажим… ножницы теперь… уберите здесь… достаточно». Какие-то приборы подают голоса. Одни негромко попискивают, другие мелодично звенят. Привычно и безостановочно фырчит отсос в руках второго ассистента Оксаны Калинкиной.
Сердце остановилось. Это подтверждает и ровная зеленая полоса на дисплее. Опять долгое молчание. Вернее, Лео Антонович и его первый ассистент Андрей Свободов работают, изредка негромко переговариваясь. Время как бы сгущается.
Я утратил представление о том, сколько времени прошло, и, кажется, начинаю по-настоящему уставать, тяжесть накапливается в ногах.
– Оксана, – спрашивает Лео Антонович второго ассистента, – трудно, наверное, так рано по утрам вставать (операции в Центре начинаются ровно в 6.00). Оксана не возражает, она согласна. В Центр на Рублевку добираться непросто.
– Наверное, мама каждое утро тормошит: «Оксана, вставай! Оксана, в больницу ехать пора». Оксана улыбается (по глазам видно). Похоже, угадал Лео Антонович.
– Как в анекдоте про Вовочку, – продолжает Лео Антонович. – «Вова, вставай, уже семь утра». – «Отстань, мамочка, я спать хочу!» – «Вставай, Вова, в школу опоздаешь!» – «Не хочу в школу! Там мальчишки опять будут приставать, а девчонки дразниться!» – «Вставай, Вовочка, тебе никак нельзя опаздывать, ты же директор школы».
Смешливая Юля фыркает в маску, остальные тоже смеются, но безмолвно.
– Так и меня Ольга Александровна по утрам будит: «Вставай, Лео, в больницу пора!» А я не желаю вставать, хочу еще хотя бы пять минут поваляться. «Вставай, Лео, на работу пора. Ты же директор!»
Это Лео Антонович на себя наговаривает. Ольга Александровна мне рассказывала, что он всегда очень легко встает по утрам…
Работаем дальше. Усталости как не бывало. Долгое молчание, только шум отсоса, да редкие команды и переговоры вполголоса. Лео Антонович безостановочно шьет крохотной (только ему и видной) иголкой, которая искоркой вспыхивает на конце пинцета. Его первый помощник Андрей Свободов четко подхватывает почти невидимую паутинку нити, не дает ей запутаться. Молчаливая Оксана Калинкина, никому из них не мешая, убирает отсосом набегающую розовую жидкость. Юля подает инструменты и брызгает водой на резиновые перчатки хирургов. Работают ритмично, безошибочно, споро, как одно многорукое, специально приспособленное для такой тонкой и слаженной работы, существо…
И вот наконец совершенно обыденным голосом Лео Антонович произносит: «Греемся». Наконец-то! Только теперь понял, как я, оказывается, этого слова ждал! Мне уже стало казаться, что операция идет слишком долго. Я начал опасаться, не случилось ли, неприметно для меня, мало что в хирургии понимающего, какая-то медицинская неприятность.
– Лео Антонович, как прошла операция? – спрашиваю я, когда мы выходим в коридор.
– Хорошо прошла, нормально. Главное – нашли причину и устранили. Ребеночек маленький, ему нет и трех месяцев. Теперь все должно у него наладиться… А большого человека, взрослого, хотите увидеть?
Третья операция
Опять кружим по коридорам операционного блока. И снова тут и там открываются залы, в которых люди сосредоточенно работают, сгрудившись возле операционных столов. Вот как они выглядят – эти
