избежание всяких неожиданностей пошлют туда побольше солдат. А раз так, то в деревню Д. погоню могут и не направить. Сёдзо очень хотел, чтобы произошло именно так; у него было то душевное состояние, когда человеку кажется, что все происходит именно так, как ему кажется, когда желаемое он принимает за действительность. Исходя из расчетов о численности погони и учитывая отношение отряда к этой деревушке, приютившейся по ту сторону горы, вполне можно было полагать, что сюда они не заглянут до тех пор, пока не обшарят все другие места.

Однако эти утешительные соображения его не успокаивали. Он так напряженно думал, что казалось, будто его мозг сдавлен тисками. Ему немного помогали тянучки, время от времени он их машинально жевал. То, что он говорил Асаи о леденцах, не было выдумкой. Еще в студенческие годы у него появилась привычка что-нибудь жевать, когда он ночами готовился к экзаменам. Сигарета, конечно, сейчас больше помогла бы, чем конфеты. И дело не в спичке, которую пришлось бы зажечь, а в том, что крохотный красный огонек сигареты может служить опознавательным знаком — наподобие буя, плавающего ночью в гавани. Ведь нельзя же поручиться, что они не направятся в эту сторону. Но пойдут ли они через пашню? Нет, вряд ли. А проселочная дорога на расстоянии добрых двух километров отсюда. Когда смотришь на нее днем, она кажется узкой белой речушкой, кото рая извивается, разбивается на рукава, сворачивает в сторону, а затем снова течет среди полей. На таком расстоянии, казалось бы, огня сигареты особенно опасаться нечего. И все же Сёдзо решил не рисковать.

Дорожку, идущую вдоль подножия горы, найти было нелегко. Огибая гору, она соединялась с проселочной дорогой. И если преследователи все-таки пошли в деревню Д., тогда они с проселка свернут на эту дорожку. Значит, если пойти по ней, то, чего доброго, можно наткнуться на них. Это была самая большая опасность, а он по беспечности совсем ее не учел. Сёдзо встревожился. Так уж лучше не отыскивать эту дорожку, а обогнуть гору, идя, как и до сих пор, полем. Но прежде чем окончательно решить, как идти дальше, он бессознательно взял именно это направление. Служивший ему ориентиром выступ с правой стороны вершины изменил свою форму. Расплывчатая выпуклость приняла вид срезанного треугольника, а расселина в нижней части горы, наоборот, расширилась, и в темноте казалось, что по склону бесшумно спускается водопад. Это стала видна боковая сторона горы. Сёдзо понял, что до деревни Д. уже недалеко, и задумался. По ночам они, вероятно, выставляют дозорных. И у них есть какой-то пароль... Кидзу говорил, что он с ним снова свяжется. Несомненно, он хотел все это ему сообщить. А он бежит в эту деревню, никого здесь не знает и не знает, есть ли у них охрана, есть ли пароль. Будь с ним Чэн, тот бы им все объяснил, а как он сам будет объяснять — ведь китайский язык он знает плохо. Сёдзо чувствовал себя неуверенно, правда, он был убежден, что слова «я ваш друг» — сами по себе хороший пароль, но все же откроют ли ему дверь в любом доме, если он постучится в столь поздний час?

Ему казалось, что, с тех пор как он зажигал спичку, прошло уже больше часа. Тогда было двадцать пять минут второго. Значит, сейчас приблизительно половина третьего. Если погоня направилась сразу в деревню Д., то уже вот-вот должна нагрянуть туда. Но не исключено, что они сначала пойдут в деревню М., а потом уж сюда. Если так, то, пока они не уйдут из Д., ему лучше оставаться здесь и дожидаться рассвета. Здесь, по-видимому, даже менее опасно, чем в пещерах за холмом, где предлагал спрятаться Чэн. Но где тут спрятаться? В Японии, какое бы открытое место ни было, - всегда нашлись бы кусты или даже рощица. А в это время года после уборки урожая можно забраться в копны риса. Здесь же кругом одна черная, окутанная мраком земля, да и днем, куда ни пойдешь, нигде не увидишь ни пучка сухой степной травы, даже осенью. В эту минуту Сёдзо особенно остро ощутил, как непривычен для него этот чужой край, столь непохожий на его родину. Чувство беспомощности и безысходности охватило его. Куда же деваться?

Он уже совсем отчаялся, но продолжал идти и минут через двадцать заметил отличное место, где можно было укрыться, лучшее убежище трудно было бы и найти. То было кладбище.

Сёдзо слева от себя разглядел в темноте какую-то волнистую линию, несколько возвышавшуюся над пашней,— это было похоже на написанный тушью пейзаж, на котором деревья изображены в виде крупных пятен, и сразу догадался, что это такое. В следующее же мгновенье он бросился туда так быстро, как только мог.

Взобравшись на невысокий холм, Сёдзо пополз и укрылся за могильной насыпью. Над головой шумели деревья. Его догадка оказалась правильной. Ведь здесь, кроме горы, деревья растут только на кладбищах, а так нигде и кустика не увидишь. Это характерный для Китая пейзаж. Широкие кроны раскинулись над круглыми могильными холмиками, где были погребены преданные земле останки. Несомненно, это кладбище деревни Д. Надо здесь дождаться рассвета, а потом можно будет выбраться на дорогу, идущую к деревне.

Холод давал себя знать. Правда, здесь под деревьями было несколько теплее. Не то что в поле, где Сёдзо был один в кромешной тьме. Прислонившись спиной к насыпи, он вытянул ноги, взял из вещевого мешка горсть сушеной редьки и начал есть. Только сейчас он почувствовал голод, до сих пор он о еде и не думал. Еще сыроватая редька приятно пахла, была сочной, сладкой и удивительно вкусной, Он запивал ее водой. Раньше часовые, даже снаряженные по всей форме, не имели при себе фляг. Но фельдфебель Уэда, добившийся строгого соблюдения всех уставных правил, потребовал, чтобы у солдат были фляги, и теперь Сёдзо мог воспользоваться благодеянием этого поборника воинской дисциплины.

Пока Сёдзо сосал тянучки, у него не было ощущения сытости, но когда он поел и несколько успокоился, на него напала сонливость. Прислонив голову к насыпи, он готов был задремать, голова его то и дело клонилась к груди, но он спохватывался и приказывал себе не спать. Вернее, ему казалось, что кто-то другой, стоящий рядом с ним, запрещает ему спать. И Сёдзо понимал, что надо беспрекословно подчиниться. И все же, чем чаще он слышал это «не спать!», тем труднее ему было отказываться от того странного удовольствия, которое испытываешь, когда