желудке прямо сейчас. — Он невнятно выругался. — Ну да ладно. Буду действовать по плану дальше. Если бы этот тупица Накамура не…

— Он выбрал единственно возможный вариант! Вы хотели погубить нас?

— Худшее нас ждет впереди, — заметил Свердлов. — Что нам теперь осталось, кроме этих шести месяцев? Полгода поболтаемся здесь, а через месяц-другой умирать? — В радиотелефоне послышался грубый звук, словно Свердлов сплюнул. — С поселенцами Сарая я встречался и раньше. Из-за своей трусости они еще хуже землян и почти так же глупы.

— Да погодите же вы… — начал Райерсон. — Давайте не будем ссориться…

— Боишься возможных последствий? — усмехнулся Свердлов. — Ты еще не знаком с грязными приемами в драке твоего дружка Макларена, а?

Корабль вращался, вспарывая темноту, наполнившуюся вдруг шумом от неровного дыхания Райерсона. Он поднял руки, защищаясь от громоздкой роботообразной фигуры, стоявшей напротив него.

— Пожалуйста, — запинаясь, произнес он. — Погодите же, погодите, инженер Свердлов. — На глаза навернулись жгучие слезы. — Мы ведь все вместе попали в эту историю, вы же понимаете.

— Я все удивлялся, когда же ты наконец выскажешь эту избитую фразу, — злобно фыркнул краснянин. — Ты уже решил, что будет — ax! — так забавно рассказывать своим светским дружкам, как ты провел, пожалуй, целый месяц в глубоком космосе. Ты помешал мне совершить важное дело и швырнул меня в ту ситуацию, о которой не дал себе труда даже задуматься, и погубил нас всех — а теперь говоришь «Мы все вместе попали в эту историю!». — Он уже не говорил, а рычал: — Ты, паршивый ублюдок жрущего дерьмо таракана, я верну тебя домой — не ради тебя и не ради твоей жены, потому что если она обитательница Земли, то я не знаю, чем она там занимается, пока тебя нет — но ради моей планеты. Слышишь, ты? Я им там нужен!

Стало очень тихо. Райерсон чувствовал, как постепенно стихает бешеный ритм сердца и оно начинает биться нормально. Он наконец перестал слышать свой пульс. Руки у него захолодели, а лицо словно онемело. Страх притаился где-то в глубине души, и оттуда, с самого ее донышка, всплыла мысль: «Так вот как бывает, когда Господь сил небесных налагает на человека руки». Пристально вглядываясь в безжалостное ослепительное сияние звезд позади Свердлова, он проговорил ровным голосом:

— Хватит. Я наслышан о бедных угнетенных колониях. Думаю, что вы своим личным примером доказываете, что Протекторат намного лучше, чем вы того заслуживаете. Что до меня, то я никогда не видел, даже в самой малости, так называемого ограбления других планет. Мой отец начинал с гардемарина и своим трудом заслужил звание капитана, а мои братья и я сам проучились в Академии по праву закона — как граждане беднейшего и самого перенаселенного мира во всей Вселенной. А вы знаете, что такое конкуренция? Да ведь вы, хвастливый мужлан, и недели не протянули бы на Земле. Я и сам уже устал от постоянной, каждодневной борьбы. Если бы не эта проклятая экспедиция, мы с женой на следующей неделе уехали бы в новую колонию. А теперь, глядя на вас, я сомневаюсь, что наше решение было мудрым. Что, колонисты все такие, как вы, — храбрые лишь на то, чтобы порочить старика и женщину, особенно когда те находятся на безопасном расстоянии в сто световых лет?

Свердлов не шевелился. «Крест», медленно вращаясь, повернулся, и в поле зрения Райерсона снова попала черная звезда. Она, похоже, выросла с тех пор, как Дэвид видел ее в последний раз — ведь корабль стремительно несся в периастр.[668] У Райерсона было такое чувство, будто они падают в него. Ощущение не из приятных. «Господь, Ты взираешь на меня своим холодным и мертвенным взором гнева». Тишина была подобна тетиве, готовой вот-вот лопнуть от сильного натяжения.

Наконец до Райерсона донеслись звуки низкого голоса, неспешно проговаривающего слова:

— Ты готов подтвердить свои слова, землянин?

— Сразу как закончим здесь! — крикнул Райерсон.

— О! — На этот раз молчание затянулось дольше. Затем послышалось: — Забудь наш разговор. Возможно, я слишком разнервничался и поэтому говорил резко. Никогда еще не встречал землянина, который не был бы врагом… в своем роде.

— А вы когда-нибудь пытались поближе узнать их?

— Забудь наш разговор, я сказал. Я верну тебя домой. Могу даже как-нибудь проведать тебя на твоей новой планете и поприветствовать. А теперь давай-ка потрудимся здесь. Первым делом надо заставить вновь заработать ускорители.

Слабость, охватившая Дэвида Райерсона, была такой сильной, что ему даже стало интересно, а не упадет ли он под действием силы тяжести? «О, Тамара, — подумал он, — будь сейчас со мной». Он вспомнил, как они жили в палатках на калифорнийском пляже… пляж был целиком в их распоряжении — никто не селился на этих бесплодных землях на востоке… целые тучи чаек кружились над ними, выпрашивая хлеб, пока они оба не изнемогали от смеха. И почему он сейчас вспомнил об этом, да еще так некстати?

Глава 10

Когда математические формулы стали расплываться перед глазами Макларена, а мозг отказался повиноваться, настал черед поработать руками. Свердлов и Райерсон под его началом занимались механической обработкой деталей. Изящные маленькие пальцы Накамуры оказались настолько чуткими, что его поставили протягивать проволоку и шлифовать поверхности контрольных колец. Макларену поручили наименее квалифицированную работу и наименее срочную, так как он всегда опережал потребности в продукте своего изготовления: он расплавлял, сортировал и вновь спаивал останки погибшей части ионных ускорителей и приемопередаточного контура.

Проделывать все это в условиях невесомости оказалось довольно сложно. Когда они выходили на поверхность корабля или какую-либо внешнюю его конструкцию, особенно на решетку, любое резкое движение давалось им с большим трудом. Сила Кориолиса[669] создавала серьезные проблемы даже на внутренних работах. С другой стороны, плавка в условиях полной невесомости тоже имела свои скверные особенности. Левая рука Макларена все еще была в повязке, а на лбу до сих пор багровела вмятина от ожога.

Впрочем, ему это, кажется, не мешало. Глядя в зеркало, он с трудом узнавал себя. И не то чтобы лицо его претерпело значительные физические изменения — просто само выражение его стало незнакомым. Вся его жизнь сузилась до этих последних нескольких недель, а то, что было до них, казалось далеким сном. В немногие свободные от работы минуты он еще мог перекинуться со Свердловым в партию скоростных шахмат, поспорить с Накамурой о преимуществах ногаку в противовес кабуки или шокировать юного Райерсона каким-нибудь удачно подобранным скабрезным стишком. Но, мысленно оглядываясь назад, он замечал, что такие минуты выпадают все