почесаться и разобраться в местной жизни. Так нет же, компаниям было некогда, у них прямо в заднице свербило начать поскорее, вот и прислали без всякой подготовки своих сучьих факторов и агентов, а те быстренько организовали здесь эту навозную кучу и вообразили себя то ли императорами, то ли еще чем…. Йа-пу-йей! — на родном языке Чи последние слова были в высшей степени — даже с ее собственной точки зрения — непристойны.

— Пожалуй, что и так. — Плечи Фолкейна уныло поникли. — К тому же нам нельзя рисковать, мы обязаны сообщить о происшедшем.

— Зачем? — удивился Адзель. — Ведь наш наниматель здесь ни при чем.

— Слава Богу, нет, а то пришлось бы бросать работу, мало приятного… Но это дело касается Лиги. Согласно правилу о взаимопомощи…

— А потом появится боевой корабль Лиги и сотрет с лица земли несколько нищих деревушек? — Хвост Адзеля нервно забарабанил по палубе.

— Надеюсь, нет, ведь у них будут наши свидетельства. Совет должен понять, что эти, прости Господи, чудаки сами вырыли себе яму! Жаль, — вздохнул Фолкейн, — мы не пробыли здесь подольше и не провели настоящего расследования. Отдохнуть нам, видите ли, захотелось на подвернувшейся под руку приятной планетке. Ладно, — выпрямился он. — В пространство, железяка, и гони к… м-м-м… ближайшей крупной базе Лиги, к Ирумкло.

— А ты, крокодил-переросток, — резко скомандовала Адзелю Чи, — шлепай в лазарет на перевязку, а то заляпал кровью весь ковер, потом не отчистишь.

Дальнейшая программа Фолкейна состояла из душа, переодевания в чистое, трубки и объемистого стакана, после чего он устроился в салоне и попытался рассеяться. На экране быстро уменьшался мир, названный людьми Тамета — слово, подобранное в какой-то одной деревушке и, без всяких сомнений, безбожно перевранное. Он уже съежился до размеров бело-голубого мячика — планета размером своим и великолепием не уступающая Земле, прошедшая четыре или пять миллиардов лет развития, кишащая бессчетным множеством неизвестных биологических видов, разумов, цивилизаций, историй и загадок, становилась шариком в колесе азартной игры или графами приход-расход в банке данных компьютера, до которого отсюда — добрая сотня световых лет.

«В который уже раз, — думал он, — встречаюсь я с неумирающим, неискоренимым злом. Интересно, это действительно происходит все чаще и чаще, или с возрастом я научился лучше видеть? Тридцать три, а я начинаю уже чувствовать себя стариком».

Появившаяся в салоне Ли вспрыгнула на соседнее кресло и доложила, что Адзель отдыхает.

— А тебе ведь и вправду нужно выпить, — взглянула она на стакан. Фолкейн промолчал. Цинтианка заправила в длинный, как полярная ночь, мундштук наркотическую сигарету и глубоко затянулась.

— Да, — заметила она. — Меня тоже страшно раздражает, когда такие вот истории поганят красоту Божьего творения.

— Мне начинает казаться, — устало сказал Фолкейн, — что это не просто отдельные эпизоды, ситуация значительно хуже, дело тут в самых основах. Торгово-техническая Лига начиналась как общество взаимопомощи, объединившее разрозненные компании; кроме этого подразумевалась необходимость удержать конкуренцию в мал-мала пристойных рамках. От этого, второго аспекта не осталось уже почти ничего, так что возникает вопрос — долго ли продержится первый?

— Ну а чем бы ты хотел заменить свободное предпринимательство? Терранской Империей?

— Понимаешь, Чи, ты — чисто плотоядное существо, а вдобавок принадлежишь к коммерческой культуре, сумевшей очень быстро модернизироваться, так что прямым образом эксплуатация тебя не коснулась. Но вот Адзель, ты его знаешь, сам он ничего не скажет, но я же чувствую, насколько горько ему наблюдать, как время идет, а никто не помогает его народу развиваться — и только потому, что им не на чем заработать денег, а помогать бесплатно никто не хочет и не будет. Мне страшно даже подумать, сколько еще народов находится в подобном положении. Мир полон существ, до боли в глазах вглядывающихся в далекие звезды и знающих, что никто из них — за исключением, может быть, немногих счастливчиков — не попадет туда и что многие поколения их потомков не смогут по-настоящему распоряжаться своим будущим и всегда будут потенциальными жертвами.

Желая как-нибудь отвлечься, Фолкейн установил экран на большое увеличение и прошелся сканером по сверкающей россыпью алмазов черноте. Когда он отвернулся, чтобы сделать очередной глоток из стакана, в поле зрения случайно попало загадочное сияние Крабовидной туманности.

— Возьми ты всю эту свою сентиментальность, — предложила Чи, — и засунь туда, где ей самое место. Свеженайденным расам нужно просто собрать капитал. Так поступили вы, так — чуть попозже — сделали и мы, нельзя же катать на дармовщинку всю Вселенную.

— Н-нельзя. Но все равно, ты же знаешь — если по-честному, — с какой скоростью отберут у них этот самый огрызок капитала, либо рыночным шахер-махером, либо почти откровенным грабежом. Вот, например, та же самая Тамета. Ведь туземцы всего-то и хотят, что вести свою торговлю напрямую, без всяких посредников. Я точно говорю тебе, девочка, — костяшки пальцев, стискивавших трубку, побелели, — Лига потеряла самое свою душу, обыкновеннейшее сострадание, желание помочь. И сколько же она теперь проживет, без души-то? Цивилизация нуждается в чем-то большем, чем несколько монополистов, а это — единственное, что у нас осталось.

Цинтианка чуть-чуть пошевелила ушами и выпустила струйку дыма, аромат которого смешивался с едкостью трубочного табака Фолкейна; ее глаза светились, зеленые и твердые, как изумруды.

— Вообще-то я согласна. Во всяком случае, я с радостью посмотрела бы, как кто-нибудь выпустил бы дух из некоторых надутых болванов. Только как это сделать, Дэвид? Как?

— Старый Ник… насколько я понимаю, он — единственный член Совета…

— Наш дражайший работодатель послеживает за нравственностью своих шестерок, но — сугубо из соображений поддержания порядка в лавке. Мы с ним как-то говорили, так он сам прямо так и сказал, а потом еще добавил: «И кому какая разница, чем торгует эта лавка? Ха-ха-ха». Нет, Николасу ван Рийну слабо подходит роль альтруиста. Разве что предварительно транс-мутировать каждый атом жирной его туши.

— Новый изотоп, — устало засмеялся Фолкейн. — Ван Рийн-двести тридцать пятый, или, чтобы уж все по правилам, Vr-235…

А затем он скользнул взглядом по туманности, словно беседовавшей с ним через эти непостижимые сотни парсеков, и напряженно замолк.

Произошло это вскоре после эпизода с Сатаной, когда владельцу «Пряностей и спиртных напитков» настоятельно потребовалось еще раз покинуть покой и уют Содружества, высунуть толстую свою шею в безрадостный, неприветливый мир, а в конечном итоге совершить месячный вояж на корабле, не имевшем запасов пива. Возвратившись домой, он поклялся всем святым и многим, каковое таковым не является: больше — никогда!

Да в общем-то, все последующее десятилетие и не было никакой особой необходимости нарушать эту клятву. На освоенных торговых площадках работали