Шрифт:
Закладка:
Володька подскочил, о близкий потолок затылком стукнулся. И увидел, как открылись впалые глаза на морщинистом лице. Чёрная старуха повернула голову, приподнялась чуть и уставилась на незваного гостя.
…Как он внизу оказался, Володька не помнил. В разум пришёл уже в машине. Руки тряслись, и он долго не мог попасть ключом в замок зажигания. Всё на дом смотрел, взгляд отвести не смел — а ну как появится сейчас на крыльце старуха?! Ну как спустится, выйдет сюда?!
Рыкнул стартёр, двигатель сразу схватился, заработал на повышенных оборотах. Володька, не дожидаясь, пока мотор прогреется, включил передачу, сцепление отпустил. Заглох, конечно, тут же.
— Ах ты, мать твою!
Солнце вовсю светило, на улице птахи щебетали, мухи в стекло бились — а он от страха едва не верещал, и понимал, что кончился сегодня этот его бизнес, что никогда больше не сможет он в заброшенный дом войти, хоть бы и белым днём, хоть бы с двухстволкой наперевес, хоть бы там мешок с золотом лежал.
Содрогнувшись от электрического разряда, опять ожил «Аллигатор». Володька заколотил ладонью по рулю, на месте нервно заёрзал. Вытерпел, выстрадал целую минуту, позволив машине немного разогреться. Стронул «Ниву» с места, поворачивать начал, на вчерашнюю колею выводя. И увидал всё же то, чего так боялся: мёртвая старуха встала в открытой двери двухэтажного дома. Горбатая, простоволосая, вся чёрная — стоит, качаясь, на худых ногах и тонкие руки вперёд тянет.
В том, что старуха мертва, Володька не сомневался — он же трогал её, дыхание слушал, к движению жилок приглядывался.
И он её глаза видел — мёртвые они были.
Бешено заругавшись, Володька притопил педаль газа и поскакал, запрыгал по кочкам, машину не жалея, — лишь бы поскорей, лишь бы подальше!
Когда он выезжал из деревни, ему почудилось, что сзади кто-то сидит, тянется к его шее чёрной птичьей лапой. Он резко обернулся, зная, что именно сейчас увидит…
Никого там не было.
* * *Три дня отходил Володька. Вздрагивал от любого шороха, любой тени шугался, спал при свете с включённым телевизором — и никому ничего не рассказывал. Только церковь посетив, да в бане с женой попарившись, стал оживать. Немытого «Аллигатора» наконец-то принялся разгружать, загнав его в гараж, чтобы соседи случайно чего не увидели. Какие-то вещи в сарае прятал, какие-то в дом переносил, а другие здесь же в гараже и оставлял, благо места под стропилами хватало.
Разобравшись с крупной добычей, Володька взялся за мелочи. Первым делом отзвонился в райцентр тамошнему филателисту Петровичу, работавшему в краеведческом музее. Позвал его в гости, попросил о консультации. Пачку конвертов на рабочий стол положил, на видное место. Но письма из них, от греха подальше, все вынул, убрал в картонную папку, спрятал её под компьютер. Туда же и открытки сунул. Только одну случайно на пол уронил и не заметил этого; ногой её нечаянно в угол задвинул, когда советскими купюрами и облигациями занимался, когда искал в Интернете фамилии киноактрис с чёрно-белых карточек.
А перебирая коллекцию значков, так увлёкся, что даже вечерние новости смотреть не стал, хоть и собирался. Жена заглянула, предупредила, что к соседке на часик отлучится — Володька только махнул ей рассеяно — иди себе, не мешай. Включил настольную лампу, паяльник в розетку воткнул, кислоту достал, наждачку мелкую, плоский надфиль.
Часов десять, уже наверное было, когда в дверь постучали.
Володька стук услышал не сразу — далеко сидел. А когда услышал, не сразу поднялся, — забыл, что жена ушла, думал, она откроет. Рассердился ещё на неё, что мешкает, крикнул в пустой дом. И только тогда вспомнил, что один остался.
А в дверь стучали и стучали, несильно, но требовательно.
Уж не Петрович ли прилетел? Что-то быстро сегодня. Деньгами, небось, разбогател, спешит теперь на поживу, знает, что первому клиенту положена скидка.
Володька встал, положил горячий паяльник на проволочные рогульки, в окошко поглядел — светло ещё было, чистое небо словно горело.
Он задёрнул занавески и вышел из комнаты, дверь не прикрыв. Прошёл коридором, раздражаясь от непрекращающегося настырного стука.
— Слышу, слышу! — крикнул. — Иду уже!
Толкнул от себя уличную дверь, придержал кончиками пальцев, заглядывая — кто там? Петрович ли? Не видно, вроде, никого. Шутки шутят?
Чёрная сутулая фигура вышла сбоку, звонко стуча по стенке сухим кулачком. Ноги — худые коряги, руки — птичьи лапы, одёжа — рвань грязная, лицо — подгнившее печёное яблоко. Не старуха — мумия.
Володька покачнулся, будто его в грудь ударили, в самое сердце, открыл рот и тонко жалобно закричал.
* * *Степан Петрович Хромов до Мосейцева добрался лишь на следующий после Володькиного звонка вечер — раньше дела не пустили. Привёз он с собой планшет, складную лупу, пинцет медицинский, набор клеммташей, два толстых истрёпанных справочника и рассыпающуюся кипу распечаток и ксерокопий, по его слёзной просьбе сделанных городским племянником. Дом Топоровых Степан Петрович помнил хорошо — чай, не единожды приезжал сюда на своём тарахтящем «Москвиче», чтобы попить кофе с баранками и абрикосовым вареньем, побалакать о музейных делах, поглядеть на новые марки и прочие Володькины находки, ну и выбрать себе кое-что на обмен или в коллекцию.
Припарковавшись на лужайке перед глухим забором из профнастила, Степан Петрович выбрался из автомобиля и некоторое время топтался у сваренной из труб калитки, надеясь, что радушный обычно хозяин выйдет на улицу встретить гостя и, как обычно, поможет нести справочники и норовящие рассыпаться бумаги. Но его прибытия, кажется, никто не услышал, и несколько уязвлённый Степан Петрович направился к дому.
На стук его долго никто не отзывался, и он, окончательно осерчав, уже было решил ехать назад, как вдруг дверь открылась, и из дома выглянула Зина — Володькина жена. Была она зарёвана, так что
