«Тск, хорошо. Возможно, я слишком рано сделала комплимент твоему вкусу, — Девик скрестила руки на груди и надулась. Затем она прищурилась на него, как будто увидела его в первый раз. Она посмотрела на его одежду и на его босые ноги. Ее бровь образовывала арку, достойную лучшего архитектора. — …но, может быть, это и к лучшему. Вы, конечно,… бескомпромиссно уникальны, что я ценю, но ваше отсутствие авторитета не может заставить мое женское сердце биться чаще. Кроме того, не имея возможности защитить себя, моя семья разорвет тебя в клочья даже за то, что ты посмел заговорить со мной. Смелость без убеждений только навлечет на вас несчастье».

“Ваша семья? Они живут?” Рэндидли ответил, возвращаясь к тому, что он знал о Девике.

Настроение на балконе изменилось. Ее лицо вспыхнуло, и на ее чертах отразился настоящий антагонизм. — Я просто имел в виду — мой приемный отец. Бюреск, Совета. Значит, ты все это время знал, кем я был. Выражение ее лица еще больше помрачнело; он почти видел вспышки острых молний, вылетающих из ее радужных оболочек. Странный страх начал исходить от ее кожи. — Вот почему ты так на меня посмотрел. Потому что вы увидели жалкого сироту Девика и заинтересовались существом Бюреска. ”

— Девик, я… Рэндидли моргнул.

Девик сделал резкий шаг вперед. Ее эмоциональная напряженность была острой, даже острее, чем у большинства других, которые Рэндидли ощущал в памяти. “Видеть? Вы так фамильярно используете мое имя, как будто знаете меня. Даже не удосужившись представиться. Я уверен, что вы слышали истории, но я человек. Неужели так много просить, чтобы к тебе относились как к одному?!

Она протянула руку и потрогала свою зеленую мантию. Ее глаза выглядели очень большими и пристальными, когда она смотрела на него. «Да, это не тот цвет, который я мечтал носить в детстве. Да, мой народ… мой народ почти полностью исчез. От меня зависит, выдержит ли раса и вернет себе принадлежность к цвету. Мое положение смешно? Это от человека, у которого даже нет мантии? У него нет поддержки, нет места в обществе? Недостаточно имени, чтобы предложить его одной даме?

Перед лицом антагонизма Рэндидли сжал губы. «Меня зовут Рэндидли Призрачная гончая. Я- Слушай, я не имел в виду никакого оскорбления. Я не пытаюсь относиться к тебе как к развлечению. Я здесь; Я слушаю тебя.”

Девик сделала шаг к нему, сжав руки в кулаки. Слезы начали формироваться в уголках ее глаз, подрывая ее гнев. «Тогда посмотри на меня, по-настоящему посмотри на меня: меня так избегает эта группа, несмотря на моего приемного отца, что все, что я могу сделать, это преследовать урода, у которого даже нет собственной мантии. Все это потому, что после того, как моя семья самоотверженно бросилась на защиту границ и этих гребаных ласк-каннибалов…

Ее слова оборвались. Ее плечи вздымались, когда она изо всех сил пыталась контролировать свое дыхание. В дикости ее движений Рэндидли снова увидел ту ревностную и развратную женщину, которой она станет. Но прямо сейчас

Теперь она просто стояла стройная и одинокая. Та самая Девик, которая так мучила его в настоящем, теперь начала плакать жирными слезами, все еще сжимая руки. Они бежали по ее щекам, уродливые и бесформенные.

В его голове промелькнуло множество ответов, когда он увидел, как внутри Девика рушится какая-то внутренняя стена. Большая часть этого была вовсе не о нем, а о болезненной ране истощения, страха и одиночества. Он только что был здесь, когда она наконец лопнула.

Возможно, правильным ответом было бы оставить этого «незнакомца» на ее внезапное появление. И все же он остался. Рэнди вздохнул. “...Мне жаль. Я знаю, как трудно бороться в одиночку. До боли отчаянно пытаться стать сильнее, когда никто не ожидает, что ты выживешь.

Ее голова медленно поднялась. Их взгляды встретились. Ее зрачки расширились, а затем расширились, когда она взвесила его. Рэнди ничего не сдерживал. Он был самим собой, оглядываясь на нее.

Во всяком случае, он глубоко понимал боль борьбы в одиночестве. Возможно, поэтому он и остался.

— Мне не нужна твоя жалость, — фыркнул Девик. Но ее глаза были ясными и мягкими. Она сделала еще один шаг к нему. Тем не менее, она сразу же, казалось, вздрогнула от уязвимости своего физического действия и начала смотреть в землю. Что в конце концов привело ее взгляд к его ногам, что заставило ее нахмуриться. — А если серьезно, почему ты даже без обуви? Слушай, ничего страшного, но я могу купить тебе сандалии. Быть карнавальным аттракционом, кажется, лучше оплачивается, чем чем бы вы ни занимались».

Случайно усмехнулся и поправил свою позицию; камень балкона был приятно теплым от красного солнца. «Хождение босиком стало частью моей личности. Когда прибыла Система, я потерял обувь. Я так долго учился выживать и сражаться без них… это стало почти утешением. Ощущение грязи и нагретой солнцем травы между пальцами ног. Доказательство того, что я отказался от своей старой жизни и принял новую. И в итоге это стало частью моего имиджа — что это?»

Девик как-то странно посмотрел на него. «Вы испытали Вторую волну на себе? Ты помнишь, как жил за пределами Нексуса?

Выражение лица Рэндидли стало слегка напряженным. На несколько мгновений он забыл, что находится во сне о прошлом. Термин «Вторая волна», вероятно, использовался для обозначения второй когорты. Он потянулся и почесал затылок. “Да. Мне было двадцать. Адаптация была… тяжелой».

Девик слегка надулся. «Я не часто это делаю… но, может быть, я был немного резок раньше, извините. Потеря – это то, что мы все испытали. Я просто иногда чувствую себя таким одиноким, понимаешь? И не потому, что здесь никого нет, а потому, что они все настолько заносчивы, что отказываются смотреть на окружающий мир. Они не могут видеть, что там на самом деле, они просто воспринимают через формы, которые другие идиоты сказали им, что они должны быть там. Например, если бы достаточное количество людей заверило их, что они уже пнули ведро, они бы вырыли яму, легли бы и зажали себе нос, пока не умерли бы от удушья».

Прежде чем Рэндидли успел ответить, покрасневшая Девик торопливо произнесла свои слова. — Но потом я встретил тебя! И встреча с таким чудаком, как ты, дает мне надежду, что не все обратились к душным, завернутым в мантию