– Эти штуковины в канале, – спросил я, – ну, те, которые я шмякал друг о друга… это вообще что такое?

– Ты уверен, что хочешь знать ответ?

– Я не страус, и песка здесь нет.

Он вздохнул.

– Если совсем популярно, то в умирающих каналах возникают физические условия, способствующие рождению новых миров – вселенных более низкого уровня, чем наша, и, по нашим масштабам времени, очень короткоживущих. Любопытно, что в них возможна своеобразная жизнь и даже может возникать нечто похожее на разум. Если бы наша Земля была частью такой вот вселенной, то вся история человечества уложилась бы в миллисекунду. Само собой, с точки зрения внешнего наблюдателя. Не пугает?

– Пугает…

– А что пугает?

– Мы сами… Наша Вселенная… она тоже такой вот короткоживущий пузырь для тех, кто рангом выше?

– Вероятно, да. А больше ничего не пугает?

Он мог бы не спрашивать. Я очень живо припомнил все, что творил. Вернее, разрушал. В буквальном смысле своими руками. Сколько вселенных «более низкого уровня» я уничтожил? Не помню, но много… Сколько цивилизаций погубил – и ради чего? Чтобы спасти один-единственный корабль одной-единственной примитивной, но нахальной цивилизации с тремя десятками людей на борту и среди них себя любимого, конечно… Нет, я-то был готов сдохнуть, но все же надеялся уцелеть…

Уцелел! Спас! Такой ценой, что и думать о ней не хочется. А как не думать?

– Эрлик, – сказал я, – знаешь что?

– Что?

Я вдруг понял: он знает, что я хочу сказать. Но все-таки произнес:

– Может, ты подыщешь себе другого преемника?

Глава 8

Тревога!

В круглой гостиной между полом и потолком завис наподобие воздушного шара средних лет мужчина. Нет, пожалуй, скорее пожилой, чем средних лет. Просто хорошо выглядящий. Щеки и подбородок мужчины были покрыты короткой седоватой бородкой, на носу сидели очки с толстыми стеклами в небогатой оправе.

– Борис Ефимович, – представился он, не прерывая левитации, спустя мгновение после того, как Василий понял, что перед ним висит именно Борис Ефимович. Надо же, еще один соотечественник… – Он же достопочтенный сэр Аверс де Реверс. А вы?

Несомненно, он уже знал, кто перед ним, но предпочитал держать некоторую дистанцию и панибратства среди кандидатов в боги не одобрял.

– Василий, – ответствовал Василий и привстал. – Вы новенький?

Сейчас же он понял свою ошибку. Никакой это был не новенький. Тьфу ты, незадача… Как бы не оскорбился…

– Это вы новенький, – возразил мужчина, по виду ничуть не обидевшись. – А я старенький. Предвижу вопрос: зачем тогда забавляюсь? Угадал? А я не забавляюсь. Я экспериментирую.

– Над кем?

– Над собой. Над ситуацией. Даже над Рудрой, если уж на то пошло. Почему бы нет?

– И в чем же суть эксперимента?

– Ну, сэр!.. – Левитирующий Аверс де Реверс развел руками. – Это сложно объяснить. Кроме того, если я расскажу вам или кому-нибудь другому о сути и цели эксперимента, то нарушу этим его чистоту. Так что – извините, сударь.

– Лучше бы вы зрение себе исправили, – не без толики яда в голосе отозвался Василий. – Неужели это так трудно… сэр?

– Нет ничего легче. – Борис Ефимович вздохнул. – Но не кажется ли вам, что примитивизм банальных, лобовых решений недостоин человека разумного? Он привлекает простаков, как всякая ловушка. Он затягивает. Он разъедает, как короста. Позвольте осведомиться о вашем мнении: приличествует ли нам в нашем положении стремиться к простому и тонуть в обыденности?

Василий озадаченно почесал в затылке и сразу понял: этот естественный жест был воспринят собеседником как свидетельство крайней простоты душевной организации кандидата. Что теперь ни делай, Борис Ефимович будет ставить себя не просто выше, а много выше.

Сейчас и этот скажет, чтобы я не распаковывал вещи, подумал Василий – и ошибся. По-видимому, Борис Ефимович осознал, что Василий ему не конкурент, а коли так, то зачем тратить на него слова?

Впрочем, не факт… Возможно, он, полагая себя хитрее прочих, решил не подвергать новичка психологическому давлению с первых же шагов, а почему решил так, а не иначе – черт его знает.

И пусть себе.

Василий не утерпел – щелкнул для пущего эффекта пальцами, и левитирующий Борис Ефимович оказался внутри пустотелой стеклянной сферы. Туда же Василий поместил пучки водорослей, термометр и воздушный насос, как в аквариуме. Не успел лишь решить, наливать ли воду.

Борис Ефимович уничтожил все это без щелчков и каких бы то ни было других шевелений деталями организма. Просто взглядом.

– Не надо мне мешать, – сказал он строго.

Ладно… Василий плюхнулся в кресло и принялся рассматривать свои ногти. Сегодня он намеревался познакомиться с возможно большим числом кандидатов. Вероятнее всего, сидеть предстояло долго.

Сидеть – и пытаться осмыслить.

Пролетел месяц «кандидатского стажа», пошел второй. Местное время не имело никакого отношения к течению времени в реальном мире. Василий уже привык к тому, что стоит ему захотеть, как в его памяти откладывается знание о каком угодно предмете… то есть о почти каком угодно. Кое-что не давалось – надо думать, Рудра установил границы познания, дозволенные кандидатам. Как раз с течением времени «там» и «тут» разобраться не удалось; Василий однажды попытался – и отступился в состоянии, близком к ужасу. Только и понял, что существуют разные потоки времени, что их множество и что порой они текут независимо друг от друга, а порой хитро переплетаются. Но о физике реального мира, о биологии и об истории человечества Василий теперь знал больше, чем сто академиков. Спроси самого маститого историка, собаку съевшего на Древнем Египте, какое значение для человечества имела, скажем, ссора между Архандром, младшим командиром в отряде наемников Агесилая при фараоне Нектанебе Втором, и Рахотепом, жрецом в храме Птаха, – зависнет академик. Он и не слыхивал о таких персонажах, потому что письменных свидетельств о них не сохранилось. А вопрос-то немаловажный, существенный вопрос…

Изучение прошлого методом прямого наблюдения дозволялось и даже поощрялось; вмешательство, даже наилегчайшее, было невозможно. Наверное, на такое не был способен и сам Рудра.

Информация впитывалась понемногу, зато часто, – наверное, чтобы близкие к закипанию мозги все-таки не закипели. Единая картина мира, впрочем, не складывалась. Вот рабочие модели – другое дело, их можно было строить в голове сколько угодно, хорошие были модели, годные для решения тех или иных частных задач, но далеко не всеобъемлющие. А полное и точное знание – придет ли оно когда-нибудь? И возможно ли оно вообще?

Вопросы, вопросы…