Игуменья повернулась и приветливо улыбнулась. Ей было уже за сорок, как и Софии. Апостольник окаймлял ее лицо, делая его одновременно строгим и красивым. Бледную и матовую, как бумага для пастели, кожу, оживляли большие синие глаза. Когда игуменья говорила с человеком, ее взгляд редко изучал лицо собеседника. Чаще она будто бы глядела глубоко внутрь себя. Софии нравилось наблюдать, как Серафима двигается и говорит – никакой показной одухотворенности, просто человеческое лицо, хранящее след долгого разговора с Богом.

– Я должна попросить у тебя прощения.

– За что, матушка?

– Садись, не стой, ты устала, – Серафима указала ей на стул. – Прости меня за то, что я тебе не поверила.

София пожала плечами, посмотрела на свои красные руки.

– Не переживайте, матушка. Вы не виноваты. Я рассказала сестрам про этот нелепый сон, смутила их, а они пересказали вам. Буду держать язык за зубами. И потом, разве я не знала, что к снам надо относиться осторожно…

– София, – прервала ее игуменья. – Это не пустой сон, как ты говоришь. Это вещий сон.

София замолчала. Озадаченно подняла бровь.

«Интересно, как апостольник смотрится на мне? Делает мое лицо серьезным или смешным?» Она уже забыла, когда в последний раз смотрелась в зеркало. Впрочем, она здесь не для этого.

Пока она в качестве послушания мыла котлы, в деревне кто-нибудь из больных остался без ухода. В любом случае София чувствовала себя виноватой. Тогда почему матушка просит у нее прощения?

– Можно узнать, почему сон вдруг стал вещим?

– Потому что мы видели их. Горящие ярким светом фигуры женщин, блуждающие по округе. А сегодня утром к воротам храма приходили вооруженные люди и расспрашивали, что мы заметили необычного за последние дни. Очень настораживает их вид. Они не военные. Ты бы сразу отличила их от обычных солдат.

София сжала губы, уставилась в пол:

– Что это значит?

– Значит, или кто-то морочит нам голову, или случилось что-то страшное, что эти люди тщательно хотят от всех скрыть, или… – она запнулась, – знамение… Тут имеет значение твой сон. Почему именно тебе приснились тени, стоящие с мечами у ворот, и светящиеся фигуры, устроившие в монастыре пожар?

– Не знаю, – ответила София. – По вашему наставлению последние сутки я пыталась выкинуть из головы любые воспоминания об этом сне. Меня убедили, что все это от лукавого.

– Так бывает часто, – произнесла мать Серафима, и в ее голосе послышались нотки сожаления. – Но апостолам Иакову и Петру тоже снились сны, и они были от Бога. Так что тебе придется вспомнить содержание своего сна, чтобы нам понять, как лучше поступить.

София кивнула, устало провела ладонью по лицу, закрыла глаза и опустила голову так низко, что игуменья видела только черную ткань на ее макушке.

– Снились тени с мечами у ворот, гневно жужжащие, как рой шмелей-убийц. Снились человеческие фигуры, сначала они горели, как свечи, потом вспыхнули, как факелы. Мне снилось, что я стою на коленях, и пожар подступает к моей келье…

София замолчала, словно сомневаясь, продолжать или нет. Мать Серафима поднесла к губам согнутые пальцы, обмотанные четками, и сказала:

– Дальше…

– Дальше было то, что так смутило наших сестер. В келью вошел мужчина, взял меня на руки и вынес из огня.

Игуменья дважды кашлянула.

– Он делал что-нибудь еще?

– Нет. Я же говорю, он просто вынес меня из огня. Поставил на траву, и пожар в монастыре стих, как будто его и не было. Я спросила, почему он мне помог. Но он смотрел куда-то далеко, тревожно искал глазами кого-то. Тогда я спросила: кого он ищет? И он ответил: свою дочь.

Мать Серафима долго молчала. Затем между бровями у нее появилась непривычная грозная складка.

– В нескольких деревнях пропали дети. Люди говорят, что странные фигуры, яркие, как солнце, спускаются с гор и забирают играющих на улице детей. Все напуганы, не выходят в поле и сидят по домам. Урожаи гибнут. Как только немного спадет жара, мы выдвинемся на их поиски. Сегодня утром сестра Анфиса набирала воду из колодца и увидела позади себя яркий силуэт. Она испугалась и опрокинула ведро с водой, легла на землю и молилась – видение исчезло.

– Или ушло, – сказала София. – Сестра ведь наверняка лежала с закрытыми глазами.

– Или ушло, – рассеянно повторила игуменья. – Вчера сестра Анна видела с колокольни несколько блуждающих силуэтов. Она думала, ей плохо от жары, и перекрестилась, но силуэты не исчезали.

София набралась смелости и подошла к игуменье, заглянула в синие глаза, провалилась в них, растворилась:

– Кто они, матушка?

Мать Серафима ласково погладила Софию по плечу:

– Я не знаю.

– Вы сказали «знамение». Что вы имели в виду? Конец этого мира? Здесь и сейчас?

– Не думаю. Христос сказал, что силы небесные поколеблются, и солнце померкнет, и луна не даст света. Но солнце горит еще ярче. И луна в последнее время светит в окно и не дает спать. Было много и других предсказаний, которые пока не сбылись. Поэтому говорить о конце света рано.

– А как же эти силуэты? Что о них известно?

– Они это или не они воруют детей, мы точно сказать не можем. Сестра Анна – ты знаешь, как она у нас любит читать, – отыскала, что у святых отцов упоминается некий полуденный бес, который приходит к монаху в полдень и смущает его. Особенно ненавистны ему люди, которые работают. Но я бы не увлекалась сейчас чтением. Ответы мы можем получить и по молитве. Повторяй девяностый псалом почаще, София: «Не убоишися от страха ночнаго, от стрелы, летящия во дни, от вещи, во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго». Беса полуденного… О ком это? Сказать по правде, София, те вооруженные люди, что приходили к нашим воротам, страшат меня больше, чем полуденный бес. Видела бы ты их лица…

София вздохнула – она видела, но во сне.

– Мне идти домывать котлы, матушка?

Игуменья покачала головой:

– Нет. Помоги сестрам собраться в дорогу. Возьмите побольше воды. Сегодня мы обойдем окрестности, опросим местных. Возможно даже Господь поможет нам найти чье-нибудь дитя.

София кивнула, хотела направиться к выходу, но мать Серафима ее остановила:

– Если человек из твоего сна придет сюда, ты должна будешь помочь ему. Ты готова?

– Готова.

– Не уходи так быстро. Встань, помолись со мной.

Это было не правило, просто просьба. На душе у Софии наметилась, как трещинка на блюде, тревога. Она подошла к матушке, опустила голову и начала молиться.