Он отрицательно покачал головой, и это разозлило меня ещё больше. Но я же не могла злиться на Боёна за то, что он увидел кошмар. Мне хотелось назвать его чокнутым психом, тем самым выплеснув негативные эмоции, пережитые сразу после пробуждения, но почему-то я посчитала это слишком оскорбительным. Сглотнув слюну, я протянула руку к его груди, проводя кончиками пальцев по красным дорожкам, оставшимся от царапин.

— Ты отчаянно просил у кого-то прощения, — прошептала я и, подняв на него взгляд, увидела его удивлённо расширенные глаза.

Но он не смотрел на царапины, его взгляд метался из стороны в сторону. Боён кусал губы и сжимал пальцами простыню. Я пожалела, что сказала ему про его кошмар. Ведь, судя по его задумчивому взгляду, это какой-то отрывок из прошлого, который он не хотел бы вспоминать.

— Боён… — начала я, не решаясь отвлекать его от мыслей, — может, тебе стоит опять сходить к тому психологу? Она вылечит твою бессонницу и…

— Психотерапевт, — перебил он меня нервным тоном и опустил на меня виноватый взгляд. — Ты лечишь мою бессонницу, Соник, всё хорошо, — проговорил он успокаивающе, но это совсем не действовало.

***

Сославшись на то, что мне надо доделать перевод и отправить его шефу, я, отказавшись от предложенного совместного завтрака, практически выбежала из его квартиры. Мне нужно было время для того, чтобы в одиночестве и спокойствии подумать над тем, что было в его жизни и что сейчас происходит с Боёном. Подсознательно я считала себя трусихой, так как со стороны могло казаться, что я бросила его, но оправдывала себя тем, что должна ему помочь и для этого нужно самой собраться с мыслями. У моего соседа определённо были какие-то психологические проблемы, которые до сих пор мучают его. И чем дальше шли наши отношения, тем больше они выявлялись для меня. Я не хотела давить на него тем, чтобы он выложил всё, что произошло в его жизни, но не могла заметить, как забытые раны проявляют себя с новой силой.

Получив одобрительную смску от шефа, я даже не могла толком обрадоваться тому, что он остался довольным моим переводом. Я понимала, что оставляя Боёна одного, я делаю хуже не только ему, но и самой себе. И когда я собиралась было выйти из своей квартиры, чтобы пригласить парня погулять на свежем воздухе, как зазвенел мобильный.

— Слушаю, шеф, — ответила я безразличным тоном, готовая уже открыть дверь.

— Сонхи, получила мою смску? — спросил тот второпях и, не дожидаясь моего ответа, продолжил говорить: — Выполнишь мелкую просьбу? Мой ассистент ушёл в отпуск, а ты, я знаю, учишься в одном потоке с Хёну…

— Я не могу, — перебила я его, сразу же отказавшись, так как просьба была связана с этим дебилом.

Да, мне было жалко его, но не настолько, чтобы выполнять что-то для него.

— Это не займёт и получаса, — говорил шеф чуть ли не умоляюще. — Просто поехать в больницу, забрать его больничный лист и вернуться в редакцию за очень важной статьёй из газеты «Junge Freiheit», — мужчина говорил таким воодушевляющим голосом, что будь я дурочкой, то реально подумала бы, что это поручение займёт меньше тридцати минут.

— «Junge Freiheit»? — я не смогла сдержать свою увлечённость и радость, ведь эта газета являлась одной из самых популярных в Германии, и получить разрешение на перевод одной из их статей не так уж просто. — Я так поняла, вы не дадите мне перевести статью, если я откажусь выполнять ваше поручение? — сразу же спросила я деловым тоном, поняв намёки редактора.

— Так точно, — ответил он таким же серьёзным голосом, и мне пришлось лишь покорно кивнуть, проговорив еле слышное «Сейчас приеду».

Я оправдывала себя тем, что это всё ради карьеры и что Хёну, несмотря на всю его ублюдочность, нужно хотя бы раз навестить в больнице. Всю дорогу до редакции и до больницы перед глазами стояло лицо Боёна, разочарованно смотрящего на меня за то, что я бросила его, хотя понимала, что не сделала ничего плохого. Я не хотела бежать от парня, просто так получилось, что меня позвали по работе в тот момент, когда я хотела его навестить. Нет, он не лежит на полу в бессознательном состоянии или в бреду, царапая себя и стены. Утешая себя этими мыслями, я как можно быстро шла по больничным коридорам, ощущая себя прислужницей Хёну. Я знала, что в Сеуле у него никого нет, и, конечно же, самому прийти в офис за больничным листом у него не получится как минимум неделю, но почему именно мне так везёт с этим парнем. И, как назло, увидев блондина в койке, лицо которого было покрыто синяками, а торс забинтован, моя совесть не разрешила мне посмотреть на однокурсника презренным взглядом, и мне даже пришлось заботливо улыбнуться ему.

— Хёну, здравствуй, — пробормотала я, неуверенно оглядываясь по сторонам.

Он безразлично кивнул мне и повернул голову к окну, не проронив не звука. И что это вообще значит? Я старалась держать себя в руках, как минимум, потому что в общей палате находился подросток с загипсованной ногой и старик с повязанной рукой, который внимательно следил за мной.

— Как себя чувствуешь? — задала я самый тупой вопрос, который можно задать человеку, находящемуся в его состоянии, и даже умудрилась выдавить усмешку, которая предполагалась быть дружелюбной улыбкой.

Подойдя ближе к его кровати, я чуть ли не рвала больничный лист пальцами и мысленно проклинала парня за то, что он умело игнорировал меня, заставляя чувствовать себя неловко и даже виноватой. Словно я была водителем автобуса, который привёл его в это состояние.

— Я тут пришла забрать твой больничный лист. У фрилансеров, как я, такого нет, — подметила я, словно специально напоминая Хёну, что пока ему оплачивают больничный, я работаю за него.

Главное, не проговорится про статью Junge Freiheit, а то, кто знает, может он чудным образом вылечится и решит вернуться на работу.

— Рада, небось, что я в таком состояние, — произнёс он злобным тоном, так и не повернув ко мне голову.

— Нет. Я не радуюсь чужому горю, — я с трудом сдержалась, чтоб не ударить его в лицо тонким листком бумаги, который, надеюсь, больно вдарил бы по его сломанному носу. — Я ж не виновата в том, что ты не умеешь переходить дорогу, — усмехнулась я и сразу же пожалела об этом.

Не потому, что это было низко с моей стороны говорить так человеку в гипсе, а из-за резко обращённого ко мне взгляда, полного ненависти и отвращения.

— Прости, — прошептала я, но было уже поздно.

— Ну что ты, не извиняйся. Пусть он извиняется за то, что уродился таким психом! — кричал он, приподнимаясь на месте. — И как ты, вообще, нашла такого…

— О ком ты? — перебила я чуть ли не шёпотом, не уверенная в том, услышал ли меня Хёну. — Ты про водителя автобуса? При чём тут я?

— Ага, водитель автобуса, — ухмыльнулся он, показывая пальцами кавычки, и странно скалился.

— Молодой человек, пожалуйста, не повышайте голоса. Вы находитесь в общей палате, — произнесла только что вошедшая медсестра предупреждающим голосом и погладила испугавшегося старика по спине, пытаясь уложить его обратно в кровать.