В оцепенении я побрел следом за детективом. Выходя из бара, я услышал из коридора голос мистера Кирби:

– И сюда тоже больше не приходи.

Отлично! Вдобавок ко всему меня еще и уволили.

Я забрался на пассажирское сиденье полицейской машины, недоумевая, как все могло в считанные минуты стать настолько ужасным. Моего лучшего друга арестовали за то, чего он не совершал, а я был единственным, кто все знал, но мне никто не верил. Я ехал в участок, всей душой ненавидя миссис Полк.

Выйдя из машины, я что было сил хлопнул дверью. Мы вошли в участок, детектив провел меня в маленькую комнатку, где стоял стол и два неудобных стула, и велел сесть. Сам он занял другой стул и спросил меня:

– Хочешь чего-нибудь попить? Может, кока-колы?

Во рту у меня в самом деле пересохло, и я спросил, нет ли у них корневого пива[8]. Он сказал, что поищет, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Я проверил ручку, надеясь выбраться из этой отвратительной комнаты и удрать из участка. Хотя детектив сказал, что я не арестован, дверь в комнату была заперта снаружи, и выйти я не мог. Я огляделся. Надо мной нависали тусклые серые стены. Металлический стол и стулья тоже были серыми, только чуть более темного оттенка. На столе стоял большой катушечный магнитофон. В комнате не было окон, только большое зеркало на стене, подразумевающее наличие более затемненного помещения за ним. Я понял, что за мной могут наблюдать, и показал средний палец этому возможному наблюдателю.

Я ждал, пока вернется детектив с моим пивом, и думал, что Хэнк где-то рядом, может быть, в такой же серой комнате. Слово «допрос» меня пугало, и мне снова захотелось плакать. Но я сдержался. Я не хотел доставлять им удовольствие, давая понять, как мне страшно.

Вернувшись, детектив сказал:

– Корневого пива у нас нет, но мы послали за ним офицера Хикса.

Мне было приятно, что он у меня на побегушках. Хоть что-то приятное. Глядя в стол, я буркнул:

– Если он сам его откроет, я пить не буду.

– Мы не собираемся тебя травить, – заверил детектив и рассмеялся. Я пожал плечами.

– Вы, наверное, не очень хорошо его знаете.

Ничего не ответив, детектив нажал какие-то кнопки на микрофоне и четко произнес в него:

– Это детектив – лейтенант Дэрил Ходжес. Я беру показания у Джека Тернера, предполагаемой жертвы мистера Генри Питтмана, который обвиняется в сексуальных домогательствах в отношении несовершеннолетнего. Дата – четвертое августа тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, время – три часа сорок семь минут.

Посмотрев на меня, он попросил:

– Пожалуйста, назови свое полное имя и дату рождения, Джек.

Он говорил со мной так, будто я позвонил ему по телефону, умоляя дать мне возможность рассказать о развратных действиях Хэнка. Отец велел мне говорить только правду. Это я и собирался сделать. Нагнувшись к маленькому микрофону, я сказал:

– Это Джек Тернер. Я родился шестнадцатого октября пятьдесят пятого года. Больше мне добавить нечего, потому что Хэнк ничего плохого со мной не делал, что бы там ни говорила лживая миссис Полк. Весь город в курсе, что она врет чаще, чем моргает. Это лишь очередная мерзость, до которой додумался ее больной мозг.

Детектив Ходжес внимательно посмотрел на меня, будто обдумывал решение, а потом спросил:

– Откуда ты знаешь, что нам сообщила миссис Полк?

– Мой друг слышал, как она кому-то рассказывала, но это вранье.

– Он тебе об этом сказал?

– Ну, он спросил.

– Потому что поверил ее словам?

– Нет, он… – начал было я, но осекся. Роджер ведь поверил. Я видел это в его глазах. Я посмотрел на детектива, но он лишь уставился на меня в ответ, будто был готов ждать весь день и ночь, пока я не скажу то, что он считал правдой.

– Он верил, пока я не объяснил ему, что она врет. Тогда он поверил мне, – сказал я.

– Так почему ты сразу не сообщил нам, что она распускает сплетни? Ты не знал, что она сообщит нам?

– Нет, не знал, – ответил я. – Я думал, никто в здравом уме не поверит в такой собачий бред.

– Но ведь твой друг поверил, – заметил детектив Ходжес и улыбнулся мне так, будто поймал меня на лжи.

– Это другое. Он еще ребенок. И к тому же… я его хорошо знаю, он чему угодно поверит. Я думал, взрослые поймут все как надо – что это женщина с больным воображением, которой нечем заняться, кроме как распускать слухи.

Выражение лица детектива на секунду изменилось, как будто он изменил и мнение.

– Когда добропорядочный гражданин сообщает нам, что мужчина домогается до мальчика, мы всегда воспринимаем его слова всерьез.

Тут детектив Ходжес умолк, а в дверь постучали. Затем лейтенант Хикс просунул в нее голову и руку с корневым пивом. Детектив Ходжес взял открытую бутылку и поставил на стол. Офицер Хикс надменно ухмыльнулся и ушел, закрыв за собой дверь. Во мне вновь вспыхнула ненависть. Я так и не прикоснулся к пиву. Я понимал, что он не станет меня травить, но не удивился бы, если бы он туда, например, плюнул.

– Как я уже говорил, к жалобам мы всегда относимся серьезно. Ну вот, свое пиво ты получил, почему бы тебе не рассказать нам, что случилось? Тогда ты отправишься домой, и я отправлюсь домой, а человек, который до тебя домогался, отправится в тюрьму.

– Он до меня не домогался! – крикнул я. – Сколько можно повторять?

– Не надо его защищать, – сказал детектив. – Даже если он угрожает что-то с тобой сделать, если ты расскажешь.

– Он не угрожал ничего со мной сделать, если я расскажу.

– Так значит, тебе есть что рассказать?

– Нет! Вы переиначиваете мои слова! – В этот момент я впервые по-настоящему почувствовал, что такое ярость.

Детектив решил зайти с другого угла.

– Ты говорил, что твой друг – еще ребенок и поверит чему угодно.

– Да, и что?

– Значит, его было просто убедить в том, что ты прав, а та женщина не права, верно?

Я ожидал услышать этот вопрос.

– Может, и так, но я сказал ему правду.

– Что, если я скажу тебе, что о вас с мистером Питтманом говорили и другие люди?

– Кто?

Он не ответил.

– Что, если я скажу тебе, что они видели, как ты раздеваешься перед Генри Питтманом?

– Раздеваюсь перед ним? О чем вы говорите?

– Они видели, как ты снял с себя всю одежду, когда вы гуляли в Дюнах Пантеры. Вы думали, что вы одни, но тот человек заметил, как ты раздевался перед Питтманом.