Почувствовав, как львиные зубы впиваются в его плоть, Шарур в панике взглянул на отца. Тот спокойно кивнул. Он знал, что лучше быть съеденным сразу, чем терпеть, пока тебя едят по кусочкам. Шарур и сам так думал. Но, как ни горька правда, ее не избежать.

— Могучий лугал, у меня нет ничего интересного для тебя, у меня нет редких вещей, у меня нет красивых вещей для возложения на алтарь Энгибила. Ничего такого, что бы могло служить подношением богу. Я вернулся без прибыли. Алашкуррут не захотели вести дела со мной, ибо их боги ненавидят и боятся людей из Гибила.

Кимаш нахмурился.

— Вот этого я и опасался. — Его голос стал вдруг неимоверно тяжелым. — Когда в город возвращается караван, об этом трубят на каждом углу. Когда караван возвращается с прибылью, сами караванщики бьют в барабаны. И только неудача окутана тишиной. Но все замолкают и тогда, когда успех очень велик. Я надеялся, что это как раз такой случай. А теперь расскажи мне, почему так не случилось.

Рассказ Шарура был продуман заранее и потому прошел гладко. Закончив, он спросил:

— Что нам теперь делать? Боги сильнее нас. Если они захотят, чтобы мы потерпели неудачу, так и будет.

— Так было бы, если бы все боги вдруг ополчились против нас и сохраняли свою неприязнь достаточно долго. Тогда бы мы точно потерпели неудачу, — ответил Кимаш. — Но боги такие же вздорные существа, как и люди. Иначе и быть не может, ведь мы же созданы по их образу. В этом и заключается наша надежда: переждать вспышку их неприязни, дождаться, пока потоп их гнева не вернется в берега, и солнце сменит ненастный день.

— Могучий лугал, ваши слова — чистое золото. Великий Кимаш, ваши слова сияют, как полированное серебро. Заяц может перегрызть петли силка, если охотник будет мешкать. Так и мы можем избежать гнева всех остальных богов. Но над нами Энгибил. Как избежим мы гнева нашего городского бога?

— М-да… Я надеялся поднять ему настроение дарами из Алашкуррута; я надеялся смягчить его подарками от горцев, — ответил лугал. — Мастер-торговец, ты нажал на рану именно там, где больнее всего. Теперь придется искать другой способ умиротворить Энгибила. Если я не смогу… — Он длинно вздохнул, — если этого не сделать, все будет так, как во времена моего прадеда.

— Да не сбудется это опасение! — воскликнул Шарур. — Мы хотим, чтобы вы и дальше правили нами, могучий лугал. Пусть Энгибил удовлетворится поклонением и дарами.

— Я бы хотел того же, — сухо ответил Кимаш.

— Так хочет весь Гибил, могучий лугал, — сказал Эрешгун, прикрывая глаза божества на своем амулете. Совершенно незачем, чтобы бог сейчас слышал и видел их. — Вокруг нас города под управлением богов. Мужчины там — их игрушки или в лучшем случае дети, от которых требуют послушания и безжалостно наказывают за провинности. Вы мужчина, могучий лугал. Вы знаете мужчин. Мы пришли к вам за советом. Нам нужно ваше решение.

Кимаш-лугал склонил голову к Эрешгуну.

— Щедры твои слова, мастер-торговец. Только не совсем верны. Да, купцы и ремесленники хотят, чтобы ими правил лугал или энси, но не бог. А крестьяне? Кто знает? Бог дает уверенность. Он дает не свободу мысли, а свободу от мысли и горшок с пивом в придачу. Ты наверняка знаешь людей, которые хотели бы именно этого.

— Тяжело мне признавать, что вы правы, могучий лугал, — ответил Эрешгун.

— Так что нам делать? — вмешался Шарур. — Как нам уговорить Энгибила и дальше отдыхать в своем храме?

Кимаш склонил голову набок, прислушиваясь. Затем, к удивлению Шарура, лугал улыбнулся.

— Призрак Игиги, моего деда, говорит, что ему это удалось даже тогда, когда Энгибил меньше отдыхал и больше занимался делами города, чем сейчас. Призрак моего деда говорит, что мне тоже лучше бы справиться с этим.

— Ваш дед был мудрым человеком, могучий лугал. Нет сомнения, его призрак не растратил своей мудрости, — нетерпеливо проговорил Эрешгун. — Призрак сказал, как можно этого достичь?

— Нет. — Кимаш криво улыбнулся. — Он говорит, что я должен делать, а не как я должен делать. Таковы все призраки в нашей семье. Может, у вас иначе?

— Нет, могучий лугал, — хором ответили Шарур и Эрешгун. Оба знали своих призраков.

— Я все слышал, — проскрипел призрак деда Шарура. — Мне плевать, что ты обо мне думаешь!

И отец, и сын сделали вид, что не услышали. Шарур сказал:

— Могучий лугал, так что же нам делать? Вы сумеете умилостивить Энгибила без тех красивых вещей, которые я хотел привезти с гор Алашкурру? Вы посоветуете, как купцы Гибила смогут торговать, если боги других городов будут против нас?

— Думаю, еще некоторое время я смогу успокаивать Энгибила, — сказал Кимаш. — Конечно, лучше было бы, если бы твой караван удачно расторговался бы… Но что есть, то есть. Вот со вторым твоим вопросом хуже. Тут нам остается лишь надеяться, что чужие боги не смогут объединиться в ненависти к нам. Мы должны молиться о том, чтобы они даже договариваться об этом не захотели.

— Благодарю, могучий лугал, за то, что проявили терпение к моему сыну, — торжественно произнес Эрешгун. — Благослови вас, могучий лугал, за проявленную к нему доброту.

— Я знаю цену дому Эрешгуна, — ответил Кимаш. — Он твой сын, мастер-торговец. Если бы он мог сделать больше, он бы сделал больше. Я бы хотел, чтобы он сделал больше, но с богами не поспоришь. А теперь давайте вместе подумаем, как все-таки удовлетворить нашего городского бога.

Он кивнул Инадапе, показывая, что аудиенция окончена. Управляющий вывел Шарура и Эрешгуна из дворца через лабиринт залов, по которым они шли на прием. Когда Шарур добрался до выхода, пришлось прищуриться — настолько ярким оказался солнечный свет после полумрака дворца.

— Теперь, — решительно промолвил Шарур, — идем в кузницу Димгалабзу, к отцу моей избранницы. Он тоже должен знать, что произошло в горах Алашкурру, хотя я скорее хотел бы поужинать в компании со змеями и скорпионами, чем рассказывать ему о наших приключениях.

* * *

По пути