Не все в Гибиле кричали, пытаясь выяснить, сколько богатств принес караван. Одна из самых модных куртизанок Гибила просто стянула с себя полупрозрачную тунику и встала посередь улицы во всем великолепии своей наготы, словно говоря: «Ну? Если у кого из вас хватит денег, то вот она я». Но Шарур и его люди только тоскливо взглянули на нее и прошли дальше.

Слухи об их возвращении неслись по городу, опережая караван. К тому времени, как они добрались до улицы Кузнецов, рабочие в кузницах побросали свои занятия и вышли на улицу. Сквозь пятна копоти на их обнаженных торсах отчетливо выступали полосы пота. Они задавали те же вопросы, но ответы для них были куда важнее, чем для праздных зевак.

Здесь Шарур не стал отмалчиваться, но отвечал столь велеречиво, что без труда заставил кузнецов поверить, будто рассказал им гораздо больше, чем на самом деле, и ответы его не казались слушателям слишком пессимистичными. Но тут из кузницы Димгалабзу вышла Нингаль и окликнула его:

— Ты принес выкуп, Шарур?

— Я... — Шарур поднял глаза к небу, — видишь ли, надо подбить счета, чтобы посмотреть, сколько там набралось, — ответил он. Он очень хотел, чтобы Нингаль улыбнулась, и сумел заставить девушку весело кивнуть ему:

— Надеюсь, так и будет. — Улыбка оказалась настолько хороша, что Шарур не мог не улыбнуться в ответ.

— Я тоже на это надеюсь, — пробормотал он, глядя, как Нингаль возвращается в дом.

— Если это твоя невеста, — Хархару толкнул Шарура в бок, — тебе здорово повезло, сын главного торговца.

— Да, — кивнул Шарур, стараясь, чтобы его голос звучал не слишком глухо. Он был рад, что к нему обратился хозяин ослов, а не Мушезиб. Начальник стражи мог бы сказать то же самое, но в такой грубой форме, что Шаруру обязательно захотелось бы его стукнуть, а это, учитывая разницу в весе и навыках, вряд ли привело бы к положительным результатам. Вот если бы караван преуспел, он спокойно отнесся бы к любому подтруниванию. А теперь, без выкупа, он наверняка ответил бы грубостью. Поразмыслив, он решил сдерживаться и впредь.

Наконец ослы подошли к его дому. Перед ним на узкой грязной улице стояли отец и брат Тупшарру. Эрешгун обнял сына со словами:

— Добро пожаловать домой, мой старший сын. Рад тебя видеть.

— Спасибо, отец. — Шарур не мог не думать о том, что скажет отец, узнав, что караван вернулся ни с чем. Впрочем, рано или поздно он все равно узнает, но лучше бы не сразу. Ради своей семьи и ради себя самого он не хотел, чтобы прочие жители Гибила тут же узнали о его неудаче. Поэтому он сказал только: — Отец, я хотел бы поблагодарить погонщиков ослов и охранников, которые служили лучше, чем мы смели надеяться. Надо выплатить им то, что мы обещали, и я прошу тебя накинуть немного серебра за их верную службу.

— С какой стати? — тут же взвился Тупшарру. — Никогда мы не делали ничего подобного! Ой!

Шарур незаметно наступил брату на ногу.

Эрешгун соображал быстрее, чем его младший сын. Если Шарур предлагает выплатить караванщикам премию, значит, для этого есть причина.

— Будь по-твоему, — степенно ответил он. — Я давно приготовил все для расчета, но могу и добавить. Прямо сейчас и добавлю. — Он вернулся, намереваясь уйти в дом.

Шарур обратился к караванщикам:

— За ваше усердие, за ваше упорство, за ваше мужество и за вашу осмотрительность вы получите больше, чем мы договаривались.

Раздалось несколько приглушенных возгласов. Мушезиб сказал одному из охранников:

— Ты понял? Это означает, что нам заплатят за молчание.

До Тупшарру тоже начало доходить. Он тихо обратился к брату:

— Почему ты хочешь заплатить им сверх обычного? Чтобы они помалкивали?

— Поверь мне, у нас есть причины надеяться на их молчание, — ответил Шарур. С одной стороны, это было правдой, с другой — он не сказал ничего такого, что могло бы вызвать новые вопросы у Тупшарру.

Вышел Эрешгун с парой рабов. Рабы завели ослов во двор. Эрешгун нес на подносе кожаные мешочки с кусками серебра: поменьше для обычных охранников и погонщиков ослов, побольше для Мушезиба и Хархару. На подносе поблескивали серебряные кольца. — Каждый человек возьмет по одному кольцу сверх последнего платежа, — сказал он, обращаясь к караванщикам. Хозяин ослов и командир охраны возьмут по два. Он по-прежнему не стал задавать сыну вопросов. Для этого еще будет время.

Люди брали положенное, никто, разумеется, не отказался и от премии, и возносили хвалу дому Эрешгуна и его щедрости. Только призрак деда Шарура заорал ему в ухо:

— Эй, парень, ты там в горах не перегрелся на солнце? Ты же пустой вернулся! Нет, товары, которые ты брал с собой, я вижу, да и то не все, только ты ведь не за этим ходил?

Призрак и не подумал задавать свои вопросы с глазу на глаз. По тому, как Тупшарру испуганно вскинул голову, Шарур понял, что брат тоже слышал призрак деда. Вздохнув, Шарур пробормотал:

— Давай я тебе потом все расскажу, когда будет поспокойнее и поменьше народу.

Некоторые погонщики ослов и охранники тоже бормотали что-то своим призракам, не покидавшим Гибил и радующимся возвращению родичей. Агум качал головой и что-то бубнил себе под нос. Шарур подумал, что воин выясняет, почему призрак его дяди не вернулся с задания.

Но долго удивляться ему не дали. Призрак деда снова заорал:

— Кимаш-лугал рассердится на тебя за то, что ты вернулся ни с чем. Он не такой уж и большой, Кимаш, но рассердится точно. И Энгибил… Энгибил тоже осерчает.

Шарур снова вздохнул.

— Да, я знаю это, — пробормотал он. По виду Тупшарру можно было сказать, что пока он не догадался о последствиях неудачи Шарура. Эрешгун тоже посмотрел на старшего сына. Но какие бы мысли не теснились у него в голове, пока он держал их при себе.

Караванщики потихоньку разошлись, многие из них продолжали восхвалять щедрость дома Эрешгуна. Только после этого глава дома повернулся к старшему сыну и сказал:

— Пойдем в дом. Там не так печет. Выпьем пива, и ты расскажешь, как съездил в горы Алашкурру.

— Отец, ты не обрадуешься моему рассказу, — сказал Шарур.

— Я рад,