комплекты меня преследовали!

— Может, выпьем что-нибудь горячее? — с излишним воодушевлением предложила я и деятельно указала в противоположную от панталон сторону, на палатку с травяным чаем и подогретым вином. — Вы когда-нибудь пили горячий чай на морозе?

— И не раз, — в своей обычной манере, словно не умел говорить длинные фразы или опасался, что я не пойму за раз больше трех слов, отозвался Филипп, но в указанном направлении зашагал.

— Ну да, — пробормотала я, — вы даже на голой земле спали…

— Тереза, вы замерзли? — поинтересовался он.

— У меня покраснел нос? — всполошилась я. — Сильно к вам прижалась?

— Вы резко прибавили ходу.

— Очень чаю захотелось.

— И полосатое белье в той лавке ни при чем? — полюбопытствовал мой муж, не страдающий невнимательностью и проблемами со зрением.

— Хотели прикупить? — съехидничала я. — Обещаю уступить вам свой комплект. Вместе с чулками. Подденете, как полезете на гору кататься на лыжах.

— Составите мне компанию?

— Я не настолько мерзну, чтобы втискиваться в начесанные шорты.

Перед мысленным взором вдруг мелькнуло, как мы пытаемся натянуть на мужнину ногу в узкий чулок, а сердечки расплываются. Какая страшная фантазия! Как ее теперь развидеть обратно?

— Завтра с утра я хочу сделать пару спусков со склонов, — пояснил Филипп, не обидевшись на шутку про панталоны.

— Вы в этом смысле… У меня, знаете ли, был травмирующий опыт катания с горок.

— На лыжах?

— На санках.

У мужа неожиданно вырвался громкий веселый смешок.

— Настоящая трагедия! — с трудом удерживая серьезную мину, с укором покачала я головой, дескать, грешно смеяться, где другие плакали. — Клементина запрещала мне кататься на ледянке. Считала, что девочкам благородного происхождения не к лицу скатываться с горки на… в общем, на той части тела, на которую они не должны искать приключений. Но Рендел тайком взял санки у соседей. Две сломанные руки.

— У вас?

— На двоих с Ренделом. Я упала, а дядька попытался меня поймать. Клементина так рассвирепела, что пришлось прятать трость. Дядька боялся, что ему вторую руку сломают.

— Другими словами, на лыжах вы не стоите? — резюмировал он.

— Господи, какой же все-таки проницательный!

— И любите льстить.

— Ну кто-то же из нас должен это уметь, — лучезарно улыбнулась я.

Мы незаметно добрались до напитков и попросили тетушку-торговку налить горячего чая. Она сноровисто подставила под краник в большой медной посудине хрупкий слюдяной стаканчик. Стенки у такой, буквально одноразовой, посуды постепенно таяли и источались, если оставить питье надолго, но согреть ладони на колючем морозе времени хватало. А холод уже успел пробраться и под перчатки, и под теплый плащ.

— Четыре геллера, — объявила тетушка, ставя перед нами два стаканчика с темным дымящимся чаем.

Привычным жестом Филипп достал из внутреннего кармана пальто кожаное портмоне, извлек ассигнацию и запросто протянул тетушке. Возникла ошарашенная пауза. Бумажные деньги с королевской печатью мне доводилось видеть нечасто. Судя по тому, как покруглели глаза торговки, ей вообще повезло впервые в жизни.

— Филипп, вы что такое делаете? — пробормотала я сквозь зубы и одарила его красноречивым взглядом. — Спрячьте обратно в кошелек. Не позорьте нас.

— Простите? — От искреннего изумления у него изогнулась одна бровь.

— Тетушка, сколько, вы сказали, геллеров? — уточнила я и, стянув перчатку, наскребла в кармане плаща горку мелких монеток.

— Четыре, — поспешно напомнила она, следя, как я пересчитываю мелочевку.

С непроницаемым видом Филипп молча спрятал деньги в кошелек и вернул его обратно в карман.

Чтобы не выглядеть скупердяйкой при богатом муже, пришлось наступить на горло жадности и отдать за два жалких стаканчика горьковатого чая, пахнущего соломой и чабрецом, целую крону!

Когда мы отошли от палатки, я не удержалась и заворчала:

— Ближе надо быть к простому народу, господин Торн. Нас почти приняли за мошенников! — Я сунула Филиппу оставшиеся монеты. — Вот, возьмите. Хотя постойте! Сколько там денег осталось?

Эмоции на его лице не поддавались переводу. Честное слово, если не знать Филиппа Торна лично, решишь, что он чуток обалдел.

Я заставила его разжать кулак и предъявить на раскрытой ладони, затянутой в перчатку, остатки медяков.

— Давайте еще купим пирожки, — предложила ему. — На свежем воздухе что-то аппетит разыгрался.

Он молча следил за тем, как указательным пальцем я перебираю мелочевку.

— Почему вы на меня смотрите? — не поднимая головы, уточнила у него. — Я же из сельской местности и привыкла считать геллеры.

— Хочу поблагодарить.

— Это еще за что? — насторожилась я.

— За бесценный жизненный опыт, — с насмешкой отозвался он.

— Филипп, можно задать очень личный супружеский вопрос?

— Пожалуйста, — щедро согласился он, не догадываясь, на что подписался.

— Вы умеете выдавать за раз больше двух слов?

— Что, простите? — Кажется, он поперхнулся воздухом.

— Вот слышите? Опять! — Я подняла голову. — Вы все время разговариваете, как будто не умеете произносить длинных фраз или действительно считаете меня дурочкой, неспособной понять распространенное предложение!

На его лице вдруг расцвела медленная и очень красивая улыбка. Сердце неожиданно сильно ударилось в ребра.

— Я умею разговаривать распространенными предложениями и складывать длинные фразы, дорогая супруга, — обволакивающим голосом без единой резкой ноты произнес он.

— Ох! Значит, вы действительно считаете меня дурочкой! — фальшиво охнула я. — И это после заявления, что вам не нравятся глупые женщины. Как неприятно! Я вдруг поняла, что была не готова к правде.

— У меня нет слов, — единственно, чем смог ответить он.

— Иногда такое случается даже с большими болтунами. Но вы-то не такой, да?

Мы встретились глазами. Неожиданно оказалось, что из взгляда мужа исчез вежливый интерес. Филипп смотрел просто с интересом.

— Тереза, вы надо мной подшучиваете? — тихо спросил он.

— Говорю же, вы удивительно проницательный мужчина.

На секунду возникла зачарованная пауза. Он стоял с раскрытой ладонью, на которой лежали монетки. Я не могла отвести взгляд. Ведь если в ледяных глазах мужчины вдруг появляются эмоции, непохожие на небрежную надменность, надо пользоваться случаем и запоминать. Когда еще выпадет возможность полюбоваться на столь редкое зрелище?

— Так что? — Он неожиданно взвесил геллеры на ладони. — Здесь хватит на перекус?

— Не знаю, — пробормотала я. — Вы меня заговорили, и я сбилась