как правило, это главный режиссер одного из театров. Времени у него мало, поэтому всю рутинную работу выполняет второй педагог. С 1958 года Аркадий Кацман начинает работать с Георгием Товстоноговым.

Борис Гершт: «Он никогда не сидел на месте: начинает репетировать – вскакивает, моментально несется на площадку, начинает показывать, руками машет, кричит. Это производило на нас несколько странное впечатление, ведь мы привыкли к спокойному разговору Товстоногова или второго педагога Рехельса».

Товстоногов и Кацман вдвоем образуют замечательную драматическую пару. Георгий Александрович – мэтр, сноб, диктатор. Аркадий Кацман рядом с ним – почти комическая фигура. Они прекрасно друг друга дополняют, и этот союз просуществует до конца их жизни, даже уйдут из жизни с разницей в два месяца. Положение вечно второго тяготит Кацмана, но и когда Товстоногов дает ему самостоятельный спектакль на сцене БДТ, всё оборачивается анекдотом – во время репетиции Кацман падает в оркестровую яму.

Е. Лебедев, Г. Товстоногов и А. Кацман в учебной аудитории. Из архива РГИСИ

Борис Гершт: «Там была такая старуха-виолончелистка, дама лет за шестьдесят. А ему сорока не было. Он точно попал ей на колени. Бабка его отодвинула, сняла с колен – счастье, что он не убился. Тогда она сказала: „Всю жизнь мечтала, чтобы на меня выпал мужчина, так надо же, выпал Кацман!”».

К середине 70-х годов Аркадию Кацману за пятьдесят. Он, что называется, широко известен в узких кругах. Это опытный театральный педагог, второй режиссер, профессионал, но самостоятельного успеха у него никогда не было. И его бурный взлет начинается с того момента, когда он впервые получает полноценный актерский курс и берет к себе вторым педагогом малоизвестного тогда режиссера Льва Додина.

Лев Додин годится Кацману в сыновья. Это, пожалуй, самый перспективный молодой режиссер Ленинграда. Дуэт оказывается невероятно удачным. В 1979 году они выпускают со студентами спектакль по прозе Федора Абрамова. Восстановленные впоследствии на сцене Малого драматического театра «Братья и сестры» принесут мировую славу его создателям, но грандиозный успех сопутствует уже и первой студенческой постановке. Неудивительно, что, набирая в том же году следующий курс, Кацман с Додиным ориентируются на удачный предыдущий.

Дмитрий Циликии: «Когда получается удачный курс, то следующий курс набирают как бы под эту удачную матрицу. И когда набирали курс „Братьев Карамазовых” в 1979 году, то педагоги смотрели, что это у нас будет Скляр, это у нас будет Акимова, это у нас будет Иванов. И люди должны, были попасть в это амплуа».

Аркадий Кацман в конце концов полюбил свой новый курс не меньше прежнего. Он тиранит своих студентов, провоцирует их, заставляет работать день и ночь.

Петр Семак: «Он в первый раз так нас напугал, когда заявил тут же на уроке: „Простите! Я отказываюсь от курса, я ухожу!” И ушел. Мы перепугались, потом ездили к нему домой, песни пели под балконом, упрашивали его вернуться – умолили. Потом он опять ушел. В общем, дошло уже до анекдота, он так нас всё время провоцировал на свершения».

Татьяна Рассказова: «Он сам верил в превосходство театра вообще над всем, что есть в человеческой жизни, в то, что единственное, чем стоит заниматься в жизни, – это театр. Это единственное, что дат человеку полную свободу от правительства, от законов».

Аркадий Кацман сумел создать на своем курсе невероятную атмосферу почти религиозного служения Мельпомене. За версту видно, что его студенты занимаются любимым делом и преуспевают в нем. В этот закрытый круг многие мечтают попасть.

Дмитрий Циликин: «Один мой однокурсник, учась у Владимирова, поступил заново к Кацману. Потому что когда мы посмотрели спектакль „Братья и сестры”, сразу поняли: то, что делают эти наши как бы соученики по институту, – это театр. А мы занимаемся чем-то не тем, к профессии, к театру отношение имеющим довольно сомнительное».

В театре вообще есть что-то странное: какая-то иная жизнь, напоминающая, может быть, сектантскую. И театральное образование сродни монастырскому – люди как-то должны отказываться от себя. В аудитории, созданной Аркадием Кацманом, студенты дневали и ночевали. Кацман, у которого не было своей семьи, сделал из курса общность, подобную семейной или монашеской.

Дмитрий Рубин: «Он требовал от студентов, чтобы аудитория, в которой мы занимались, содержалась в идеальной чистоте. Любимым занятием Аркадия Иосифовича, кроме репетиций, была уборка нашей аудитории. Должен сказать, что бывали случаи, когда мы чувствовали, что мы не подготовились к занятиям, у нас нет отрывков, которые мы хотим показать Аркадию Иосифовичу. Мы говорили: «Аркадий Иосифович, может быть, займёмся уборкой?». Занятие отменялось, начиналась уборка, которая длилась до поздней ночи».

Главным выпускным спектаклем класса Кацмана и Додина считалась инсценировка «Братьев Карамазовых» – тяжелейшая вещь, многочасовые ежедневные репетиции. Трех братьев сыграли три в будущем очень известных артиста, тогда студенты, – Морозов, Семак и Леонидов. Невероятный успех именно додинского – трагического – театра. Фактически «Братья Карамазовы» – постановка Додина. Кацман работает со студентами в основном на подготовительном этапе, но за время репетиций ему удается добиться от них невероятного эмоционального возбуждения. Додину остаётся только скорректировать эти эмоции и предать постановке законченность.

М. Морозов. Из архива РГИСИ

М. Леонидов. Из архива РГИСИ

Максим Леонидов: «Репетиции проходили на высоком эмоциональном уровне. Он убегал из аудитории, хлопал дверью, я убегал из аудитории, хлопал дверью, он мне кричал: „Максим, вы ведете себя оскорбительно, так нельзя вести себя с педагогом!”. „Братья Карамазовы” имеют не меньший успех, чем „Братья и сестры”. Второй раз за пять лет студенческие постановки Кацмана и Додина прогремели на весь город, затмив многие профессиональные премьеры».

Татьяна Рассказова: «Был финал, поклон, мы выстраиваемся, все ревем. Зал стоял, весь ревел. Нам несли цветы, это понятно. Мне подарили еще самодельного зайца, сшитого из каких-то лоскутков, с какой-то трогательной вышитой надписью. Кому-то несли нарисованные открытки, еще что-то. Это было потрясающе».

Время на дворе смутное. У власти Юрий Андропов. Расслабляться опасно. Все, в том числе городское начальство, понимают, что курс Додина и Кацмана – выдающееся явление. Смущает одно – материал. Достоевский – это тот, о котором Ленин сказал: «Архискверный писатель». Поэтому спектакль продержался недолго. Второй же выпускной спектакль – «Ах, эти звезды!» – ждала совсем иная судьба.

Максим Леонидов: «Там Додина нет вообще, этот спектакль был слишком жизнерадостным для Льва Абрамовича, у него ведь трагическое мироощущение, поэтому какие там звезды, к чертовой бабушке. Это вообще такой попсовый проект, от которого Лев Абрамович открещивался