нет. Но он ей станет. – Она снова потрепала меня по руке, будто мы прихожанки на службе. – Я весь вечер за ним наблюдала, он то и дело высматривал тебя в толпе. Все они одинаковые. Критики. Мужчины. Не могут отделить женщину от искусства. – Она кивнула на стеклянный фасад ресторана, за которым маячила фигура: – Друзья из них, боюсь, не ахти, но нам не нужно, чтобы они стали нам врагами. Этот юноша еще не выбрал сторону.

* * *

Мать воспитала во мне недоверие к красивым мужчинам. Но даже такая женщина, как она, – измученная хлопотами семейной жизни и к романтике равнодушная – смягчилась бы в присутствии Уилфреда Сёрла. Он был освежающе решителен во всех жизненных мелочах, это ощущалось в том, как он командовал таксистом по пути в “Коннахт”, объясняя кратчайший маршрут до Мэйфера, как взял у меня пальто в вестибюле и отнес в гардероб, как заказал на ходу коктейли: “Два дайкири, пожалуйста. Строго по рецепту. Мы сядем вон там, в углу”. Столь же безапелляционно он рассуждал о моем творчестве, но даже его неодобрение звучало обворожительно, будто он считал, что меня ждет величие, если я не буду позволять окружающим растрачивать мой потенциал. Когда он говорил, я смотрела в зал, на барную стойку, на монограммы на ковре. Я надеялась, что отчужденность поможет создать впечатление, что критика меня не задевает.

– В остальных ваших работах чувствуется какой-то подтекст, – говорил он. – Но его не прочесть, он весь похоронен под краской. Ваши абстракции весьма тяжеловесны. Не знаю, может, так вас учили в художественной школе, но у вас очень скованная манера письма. Один-два порыва – и все, а, на мой взгляд, этого мало. Но я вас не виню. У вас плохие советчики. Вы очень талантливы, это видно сразу. Но выставка получилась такой образцовой, что мне стало скучно. То есть, конечно… А, вот и они. Спасибо. (Подоспел бармен с бокалами на серебряном подносе. Он поставил их перед нами на хрусткие бумажные кружочки.) Если хотите мое честное мнение, вы способны на большее. Нельзя сказать, что ваши картины ужасны, они просто до боли невыразительны. Но стоило мне прийти к такому выводу, как вы достали из рукава этот ваш диптих, этот совершенно изумительный диптих… Что же вы, налетайте. – Он протянул мне бокал и звякнул по нему своим. – Будь это единственная картина на выставке, я бы поехал домой и накатал такую рецензию, что у старушки Дулси подкосились бы ноги. Но тогда мы с вами не оказались бы за этим столиком. Как вам дайкири?

Я отхлебнула красиво поданный коктейль и в угоду Уилфреду одобрительно помычала.

– Приготовить его не так уж трудно, – продолжал он. – Там только белый ром и лайм, ну и колотый лед. Поразительно, как часто люди его портят.

– Вроде ничего. – Я уставилась в ночь. Через дорогу от гостиницы, где мы сидели, выстроились величавые дома из красного кирпича. У обочины, при свете фонаря, какой-то мужчина опускал крышу у спортивного авто. На миг мне захотелось оказаться с ним рядом. Я представила, как мы вместе едем в Саутгемптон.

– Несмотря на всю мою нелюбовь к Дулси, – сказал Уилфред, – надо признать, у нее хорошее чутье. Она выбирает художников, у которых есть будущее. Поэтому она и позволила вам выставить диптих. Она не дура.

– Не она мне позволила, а я настояла.

– Как скажете.

– Так и было.

– В любом случае ее методы подходят не каждому. Пока рано судить, как у вас сложится, так что не расслабляйтесь. Помнится, она была невысокого мнения о вашем приятеле Калверсе. А я вот всегда считал, что у него задатки хорошего художника.

– Вы знакомы с Джимом?

– Нет, но я о нем наслышан.

– О нем многие наслышаны. Вообще, он человек хороший.

– Не сомневаюсь. Мне говорили, он пропал с радаров?

– Джим всегда обитал на координатах, отличных от наших.

– Да, это заметно по его работам. – Уилфред улыбнулся. – Обидно, что он сбился с пути. Мне нравились его ранние вещи. До хопперовских пастишей.

Было время, когда такие слова меня бы задели, но я уже давно рассматривала Джимовы “портреты отсутствия” как предвестники его собственного исчезновения – светящиеся вывески, которые я не разглядела.

– Мне не хочется сейчас говорить о Джиме.

– Вот и хорошо, потому что мне больше нечего о нем сказать.

Дайкири был крепким, и спустя пару глотков ром уже покусывал мне горло. Владелец спортивной машины повернул ключ зажигания, и сквозь фортепианную музыку донесся ржавый, разочаровывающий скрип.

– Он уже который раз пытается завести эту развалюху, – сказал Уилфред. – Есть черта, где заканчивается упорство и начинается отрицание. Этот парень переступил ее еще месяц назад.

– Вы, наверное, часто сюда приходите, – сказала я, демонстрируя свою наивность.

– Вожу ли я сюда всех своих женщин?

– Всех? А что, их так много?

– Не буду отрицать: это весьма популярное местечко. – Уилфред прищурился. – У вас необычная манера разговаривать, вы знали?

– Я выросла недалеко от Глазго.

– Меня заинтересовало не как вы говорите, а что. Акцент у вас едва заметный.

– Вы без критики никак?

– Нет. Это призвание.

– По-моему, особенности моей речи вас не касаются.

– Мне просто кажется, что вы очень осторожно подбираете слова. Очень взвешенно. Может, у вас и с живописью так же? Это бы многое объяснило о сегодняшней выставке.

– У вас лед тает.

Уилфред взглянул на коктейль, будто совсем забыл, что держит его в руке.

– Я люблю подождать, пока лайм раскроет вкус.

– Интересно, что это о вас говорит?

С жеманной улыбкой он поставил бокал на бумажный кружок и стал вертеть его за ножку.

– Послушай, Элли. Разумеется, я не могу узнать тебя за один вечер, вот и приходится строить догадки. Я ведь могу называть тебя Элли?

Я кивнула.

– Не то чтобы с именем Элспет что-то не так.

– Почти комплимент.

– Вроде того. – Он обхватил пальцами бокал. – Наверное, не стоит этого говорить, но, когда ты садилась в такси, я думал, что ты окажешься такой же, как остальные.

– Какой?

– Ну, сама знаешь…

– Боюсь, что нет.

Он заморгал.

– Все женщины, которых Дулси выставляет у себя в галерее, довольно уступчивы, если ты понимаешь, о чем я.

– Тебя послушать, так у нее там бордель.

– Я не это имел в виду. Правда. – Он отряхнул рукава пиджака. – Я лишь хотел сказать, для протеже Дулси Фентон ты весьма нетипична. Я думал, угощу тебя сегодня коктейлем, выскажу горькую правду о твоих картинах, и ты разрыдаешься у меня на плече, а я буду тебя утешать: “Полно, милочка, твои работы станут лучше, я в тебя верю”. Но, как я вижу, ты предпочитаешь держать людей на расстоянии.

– Не всех.

– Значит, только меня. Почему? Потому что мое мнение важно?

– Знаешь, ты слишком высокого мнения о своем мнении. Может, ты мне просто не очень нравишься.

– Ха. Может быть. – Он облизнул губы. Выпрямившись, достал из нагрудного кармана портсигар и откинул крышку. Внутри была всего одна сигарета. Он предложил ее мне, но я отказалась. – Одно я знаю точно, – сказал он, доставая сигарету и постукивая ей по крышке портсигара. – Ты здесь не ради похвалы.

– К счастью.

Усмехнувшись, он взял из пепельницы коробок и достал оттуда спичку.

– Ты ищешь подтверждения.

– Я тебя не понимаю.

– А мне кажется, понимаешь. – Он склонил голову