культуру в России[319]. Эти династические войны середины XV века послужили, по выражению Эдварда Кинана, «катастрофическим стимулом» к решению двойной проблемы власти и наследования[320]. Процитирую Эдварда Кинана:

После той великой гражданской войны первой половины XV века, что началась с династического спора, в котором проявились все слабые стороны прежней системы, победившая коалиция (Василий II и его союзники) навсегда установила новый династический принцип, согласно которому только старший сын и только одной семьи — а именно Василия II — предназначался в преемники, а его братья и дяди фактически исключались из политической жизни, обычно путем заточения в тюрьму или высылки в так называемые удельные центры. Этим изменением великокняжеская семья установила для себя беспрецедентную форму внутренней организации и отделилась… от других княжеских родов, в которых сохранялась модифицированная практика наследования старшими мужчинами в роду, включая также и представителей боковых линий[321].

Другими словами, династические войны 1433–1453 годов превратили Даниловичей в династию, вовлеченную в постоянные сражения с самой собой, и результатом этих сражений стало создание системы наследования, при которой старшие сыновья имели преимущество перед своими братьями и дядями.

Со времени правления Василия II московские великие князья и их советники регулировали ситуацию с боковыми линиями династии Даниловичей, сажая представителей этих линий в тюрьму, умерщвляя их, а также строго контролируя их браки. К 1453 году, когда войны прекратились, все дяди и кузены Василия II были мертвы или бежали в Литву, сохранились лишь две боковые ветви[322]. Василий II и Василий III проводили расчетливую и бессердечную, но успешную политику сужения наследования до сына, в ущерб младшему брату правителя. Генеалог Николай Баумгартен отмечал, насколько безжалостна была эта политика. Его аннотированная генеалогия Даниловичей включала сводку о жертвах «экстраординарной вражды [l’ acharnement] князей Московских против кузенов: два князя были ослеплены, пять отравлены, два убиты, две княгини утоплены, один князь умер от голода, одиннадцать умерло в тюрьме, зачастую в кандалах»[323].

Однако эта «экстраординарная вражда», как правило, не распространялась на княжон династии. Их обычным порядком выдавали замуж — с начала XIV века и вплоть до прекращения династии в конце XVI века. Так, все три дочери Дмитрия Донского вышли замуж, так же как и все четыре дочери Василия I, как единственная дочь Василия II и все три дочери Ивана III. (У Василия III дочерей не было, а у Ивана IV они умерли в раннем детстве.) Более того, замужества дочерей обеспечивали великокняжеский дом необходимыми связями со знатными боярскими кланами или княжескими родами. Нет лучшего примера, чем род Патрикеевых в начале XV века. Князь Юрий Патрикеевич, родоначальник князей Патрикеевых, женился в 1418 году на дочери великого князя Василия I, тем самым заложив фундамент доминирования клана Патрикеевых при дворе[324]. Брак Феодосии Ивановны, дочери Ивана III, и князя Василия Даниловича Холмского в 1500 году также был политически мотивирован — он пришелся на середину династического кризиса 1497–1502 годов. Как мы увидим в следующей главе, благодаря свадьбе в 1506 году другой дочери Ивана III, Евдокии Ивановны, с царевичем Петром (Худайкулом) появилась линия потомков, которых рассматривали как возможных («запасных») престолонаследников на случай, если бы прервалась линия Даниловичей. По правилам первородства дочери не могли наследовать трон, но их браки могли использоваться родственниками в политических целях. Таким образом, Даниловичей можно охарактеризовать как династию, состоявшую из дочерей, которые выходили замуж, и сыновей, которые участвовали в заговорах, были убиты или посажены в тюрьму либо просто умерли холостяками.

Ничто лучше не объясняет различий в брачных паттернах между сыновьями и дочерьми правителей, чем тревога за наследование. Риски, связанные с женитьбой младших сыновей, были огромны и очевидны: побочные линии могли (и зачастую так и было) претендовать на трон. А дочерей можно было выдавать замуж за иностранцев либо за отечественных видных бояр в надежде укрепить безопасность границ государства или баланс сил при дворе. До замужества в 1495 году Елены Ивановны для великих княжон были открыты все возможности — в отличие от князей, у которых их было значительно меньше.

Практичное, но бессердечное отношение к представителям боковых ветвей было ко времени Василия III образом мыслей, привычным для великих князей как минимум с середины XV века. Отсрочка в предоставлении разрешения жениться младшему брату Василия, Андрею Старицкому (ему было уже 43 года — наибольший возраст вступления в первый брак в династии)[325], по-видимому, была осознанна и связана с тем же образом мыслей, что удерживал Василия III от позволения жениться другим трем братьям — Юрию, Дмитрию и Симеону. По этой же причине и Иван III и Василий II запрещали браки младшим братьям и сыновьям. Василий III решал вопрос о женитьбах своих братьев, когда династия еще залечивала раны гражданской войны, и следовал при этом урокам деда, Василия II, победителя в династической борьбе. Решительное отсечение ветвей с генеалогического древа стало семейной традицией, соблюдавшейся уже тремя поколениями.

Согласно свадебному чину Андрея Старицкого, в январе 1533 года (точный день не указан ни в сохранившемся кратком черновом оригинале свадебного чина, ни в последующих копиях) князь Андрей обращается к своему брату Василию III с просьбой о разрешении жениться («чтоб ему князь велики(й) ослободил женитись»). Василий III одобрил ходатайство — возможно, еще до формального, ритуализированного согласия. Свадьбу отпраздновали 2 февраля того же года[326]. Из текста неясно, каким образом была выбрана невеста, однако в черновике на этом этапе повествования есть некоторые правки, указывающие на смотр невест. Вначале в тексте утверждается, что великий князь сам выбрал брату невесту — наказал ему, князю Андрею, взять княжну Евфросинию, дочь князя Андрея Хованского, в жены («а велел ему князю поняти княж Ондрееву дочь Хованского книжну Офросинью»). Но в окончательной версии эта фраза была изменена: выбор невесты осуществляли оба — и великий князь, и его брат, жених. Как здесь сказано, «и полюбили девку княжну Офросинью княж Ондрееву Хованского»[327]. В такой фразе «полюбили» означает «предпочли» и указывает, что были и иные кандидатки — как на смотре невест.

Личность избранной невесты заставляет предположить, что смотр невест проводился. Евфросиния относилась к тому типу невест, который был сформирован двумя столетиями проведения их смотров: молодая и здоровая девушка из семьи, не принадлежащей к центральным силам при дворе. Позднее в том же веке Хованские будут играть при дворе важную роль, особенно, конечно же, Ефросиния, и от этого брака пойдет линия Старицких — младшая линия династии, сохранявшая свое значение в период правления Ивана IV, пока он не уничтожил ее в 1569 году. Но в 1533‐м Хованские ничем не отличались от других великокняжеских