Но Василий III все равно добился своего. Облачив Соломонию в монашескую мантию, он счел себя свободным жениться, чтобы родить наследника престола — единственная видимая причина столь радикального и пагубного для души поступка. Несмотря на споры, Василий III, по-видимому, не испытывал сомнений в том, чтобы в поисках новой жены опять прибегнуть к смотру невест. Это было отходом от византийской традиции, согласно которой, как говорил Тредголд в связи с двоеженством императора Михаила II (годы правления: 820–829), смотры невест проводились только для первой женитьбы, чтобы «не устраивать спектакля для второго брака»[294]. То, что смотр состоялся и для второй женитьбы Василия III, хорошо видно из сохранившегося меморандума («памяти»), процитированного во второй главе и адресованного, вероятно, в декабре 1525 или в начале января 1526 года «окольничему Ивану Васильевичу [Ляцкому] да дияку Тимофею Клобукову» с наставлением не включать в смотр невест девушек из семей Щенятевых и Плещеевых[295]. Смотр невест также можно обнаружить в «Повести о втором браке Василия III» (не путать с «Выписью»), созданной, согласно Ю. К. Бегунову, между 1526 и 1530 годами, вскоре после освещаемых в ней событий, как оправдание неоднозначному второму браку Василия III[296]. В «Повести» описывается, как придворные были направлены во все концы царства в поисках невесты: «Княз же великий посла боляре своа и верныа велможа в вся грады и веси самодержавнаго ему государьства, да изберут ему девицу лепу и доброзрачну, и разумну»[297]. Бояре и вельможи вернулись к Василию III, восхваляя свой единодушный выбор: «Царю, нигде же таковыа отроковица не обретохом никогда же от рожении видехом, ниже ума наши осязати могут, якова же дщерь князя Василиа Лвовича Глинского Елена»[298]. Василий повелел боярам и вельможам привести Елену во дворец, чтобы «узрить ю». По-видимому, он кратко расспросил Елену о ее жизни («о жителстве») и, как сказано, был впечатлен ее мудрыми ответами. В результате «княз… великий зело възлюби ю лепоты ради лица еа и благообразиа възраста, наипаче же целомудриа ради, поне же обоа дарова ей бог: благообразна и разумична. И повеле ю нарещи царицу и государыню всеа Русии»[299]. Свадьбу отпраздновали 21 января 1526 года[300].

В отличие от первой жены, вторая супруга Василия III имела иностранное происхождение, хотя и не была настоящей иностранкой. Елена Глинская являлась дочерью Василия Львовича Глинского (Слепого), богатого и высокопоставленного дворянина Великого княжества Литовского, который со своими тремя братьями — Иваном Мамаем, Федором и Михаилом Дородным — оставил Великое княжество и перебрался в Московию в 1508 году[301]. Таким образом, выбор Василием III Глинской был не похож на последующие смотры невест, поскольку затем в течение почти двух веков иностранок не включали в список девушек, удостоенных чести предстать перед царем. Но такие придворные, как Ляцкий и Клобуков, отнеслись к Елене Глинской — чужестранке — как к отечественной претендентке, поскольку она уже много лет жила в Московии. Ко времени смотра невест и свадьбы Елены ее отец, Василий Слепой, и дядя, Иван Мамай, умерли, а второй дядя, Михаил Дородный, находился в тюрьме за попытку бежать в 1514 году в Литву[302]. У Елены было три брата (Юрий, Иван и Михаил) и две сестры (старица Александра и Мария), однако никто из них не пытался вступить в брак с представителем придворной элиты[303]. Такие браки будут, но только в двух последующих десятилетиях, когда родственники Елены женятся на представителях наиболее значимых родов двора Ивана IV[304]. В 1525 году Елена жила, вероятно, с матерью и тетей Настасьей (вдовой Ивана Мамая) и перспективы их семьи были далеко не блестящи[305].

В Елене Глинской соединялось лучшее из двух миров: преимущества и иностранок, и отечественных невест. Для внешней политики кандидатура Елены была выгодна из‐за ее родственных связей с соседними государствами. Глинские утверждали, что происходят от Мамая и Чингисхана, более того, мать Елены принадлежала к правящей династии Сербии, а это давало Василию III возможные полезные связи с другим православным государством[306]. Внутренние заботы также достаточно сильно повлияли на выбор именно этой кандидатуры. Во-первых, она в полной мере устраивала бояр из окружения Василия III — бояр и вельмож из «Повести». Это их честь и статус при дворе оказывались в наибольшей опасности при каждой женитьбе правителя, когда нужно было потесниться и впустить родственников новой царицы в ближний к трону круг. А поскольку все родственники-мужчины Елены были либо малы по возрасту, либо в тюрьме, либо мертвы, то она не представляла угрозы для советников Василия III. Как считает Коллманн, партия с Глинской «была действительно выгодна внутреннему кругу…. Бояре смотрели на Елену… как на подконтрольную кандидатуру, которая постарается сохранить созданный ими баланс сил»[307]. Наконец, Глинские были православными (одно время дядя Елены Михаил переходил в католицизм, но затем вернулся в православие, когда иммигрировал в Московию), что означало отсутствие культурных преград для женитьбы — никаких «чрезвычайных расходов», никаких «супруг, воспитанных в чужеземных обычаях и в иной вере», если вспомнить отчет Герберштейна[308].

Впрочем, даже при всех перечисленных преимуществах необходимо было и личное желание Василия III жениться именно на Елене. И, по всей видимости, оно у него было. Источники повторяют (вероятно, не только следуя шаблону), что Елена была очень красива и Василий III обожал ее — настолько, что ей в угоду даже сбрил бороду. Возможно, ему также импонировали ее иноземные и энергичные манеры. У ее дяди, Михаила Дородного, имелось некоторое западное образование, и он успел послужить в императорской и саксонской армиях. Некоторые западноевропейские вкусы и манеры дяди могли повлиять на Елену, делая ее, по замечанию Н. М. Карамзина, еще привлекательнее в глазах Василия III[309].

Поиски второй жены для Василия III начались с того же, что и поиски предыдущей, — с розысков по всему царству с целью набора подходящих кандидаток на смотр невест. «Повесть» подтверждает сам факт смотра, но многие детали, вероятно, искажает. Она была составлена, когда Елена уже являлась супругой Василия III, и авторы удалили все упоминания иных потенциальных претенденток, рисуя Елену как единственный и неизбежный выбор. Также в «Повести» стерты факты, касающиеся Соломонии, первой жены Василия. Ее отбытие в монастырь предстает ее собственной идеей, а не идеей Василия. По версии «Повести», он уступает неоднократным просьбам Соломонии разрешить ей принять постриг, уступает, уважая ее благочестие, и то неохотно. Очевидно, что создание этого нарратива отражало затянувшуюся неловкость из‐за истории со