надеялся найти в единой теории поля, которая объединила бы его общую теорию относительности с более глубокой реальностью, скрытой, как он был убежден, в основании математического аппарата квантовой физики. После смерти Эйнштейна Борн написал о нем: «Его идеи были более радикальны [чем у Бома], но в них была “музыка будущего”»[289].

История повторялась: как и 25 лет назад на Сольвеевской конференции, защитники копенгагенской интерпретации выступили единым фронтом, забыв о частных разногласиях, тогда как бунтари, неспособные выработать единую позицию, «сдулись».

* * *

Прошло два года. Бому не терпелось поскорее покинуть Бразилию. Его теорию либо игнорировали, либо ниспровергали, а он не мог никуда поехать, чтобы выступить в свою защиту. Он обратился за помощью к Эйнштейну. Несмотря на недовольство квантовой интерпретацией на основе волны-пилота, в целом Эйнштейн все еще был рад поддержать Бома. И он принялся хлопотать об освобождении Бома из его ссылки: связался с Натаном Розеном, своим бывшим ассистентом и соавтором статьи ЭПР, и спросил его, не мог бы Розен взять Бома на работу на свой новый физический факультет в новой стране – Израиле. Бом, талантливый физик и еврейский политический беженец, казалось, вполне подходил для репатриации в Израиль, а Эйнштейн, самый знаменитый еврей в мире, пользовался там большим авторитетом. Розен подыскал для Бома место, но без паспорта тот по-прежнему находился в бразильской западне. Имея на руках предложение о работе, Бом попытался получить израильское гражданство; а когда этот план не сработал, Эйнштейн предложил Бому получить гражданство Бразилии и выехать по новому паспорту. Бразильские связи Бома заставили правительственно-бюрократические колеса вертеться быстрее, и 20 декабря 1954 года он сделался бразильским гражданином. Еще через несколько месяцев Бом наконец уехал из Бразилии. Он провел здесь почти четыре года.

В Израиле Бому жилось неплохо. Он познакомился с иммигранткой Сарой Вулфсон, и они вскоре поженились. Он выпустил книгу, в которой изложил свою версию квантовой физики. Он ездил в Европу, где встречался и работал с другими физиками. Он даже пару раз приезжал в Институт Бора в Копенгагене, хотя там он работал исключительно над вопросами физики плазмы. Не сохранилось никаких записей, подтверждающих, что он когда-либо разговаривал с Нильсом Бором об интерпретации на основе пилотных волн. В Тель-Авиве Бом стал работать с исключительно талантливым студентом по имени Якир Ааронов. Не желая заражать Ааронова своими еретическими идеями, что могло бы бросить на студента нежелательную тень, в начале их сотрудничества Бом заключил с ним пакт: они будут работать только в сфере «нормальной» квантовой физики[290], а не с ее разработанной Бомом версией. Вместе они обнаружили новое неожиданное следствие квантовой физики, которому суждено было стать наиболее известным результатом, полученным Бомом в «нормальной» физике: эффект Ааронова – Бома, необычную особенность поведения электронов и других заряженных частиц вблизи электромагнитных полей.

Тем временем Бом убедил себя в том, что его квантовая интерпретация на основе волн-пилотов несостоятельна. Уже после того, как он написал о ней книгу, Бом решил, что ошибался и что его интерпретация в конечном счете не работает, – хотя он по-прежнему не признавал и ортодоксальной копенгагенской точки зрения. От своей интерпретации он отказался по многим причинам: не смог понять, как согласовать ее со специальной теорией относительности, был обескуражен отсутствием интереса со стороны физического сообщества и не видел возможности дальнейшего развития своих идей. «Поскольку я в то время не мог ясно представить себе, как двигаться дальше, – говорил он через много лет, – я обратился к другим направлениям физики»[291]. Эта перемена случилась в нем примерно в одно время с другим, не менее значительным интеллектуальным сдвигом: жестокое подавление венгерского восстания в 1956 году заставило Бома порвать с марксизмом. Эта перемена в жизненной философии изменила и образ мыслей Бома о природе квантового мира, что еще больше способствовало его отказу от прежних идей.

Параллельно с поисками нового подхода к квантовой физике Бом наконец обрел и некоторую стабильность в своей профессиональной жизни. В 1957 году он уехал из Израиля, получив временную позицию в Бристольском университете в Великобритании. Спустя еще несколько лет он нашел постоянную работу в колледже Биркбек Лондонского университета. И наконец, ему предложили одну за другой две постоянные должности в Соединенных Штатах: одну в новообразованном университете Брандейса в Бостоне, а через несколько лет и другую: в Горном технологическом институте штата Нью-Мексико. Но когда он попытался занять эти места, перед ним встала новая проблема: правительство США, узнав о его бразильском гражданстве, еще прежде лишило его гражданства американского. А так как в Госдепартаменте все еще живо помнили о его связях с коммунистами, заявление Бома о восстановлении гражданства на родине было встречено неприветливо. Да, он мог вернуться на родину и снова стать американцем – но только если публично отречется от коммунизма. Хотя Бом больше не принадлежал ни к какому марксистскому течению, он посчитал неэтичным публично отказываться от своих прежних политических взглядов просто для получения какой-то практической выгоды. «Мне кажется, нечестно говорить это (осуждать коммунизм), чтобы восстановить американское гражданство. Получается, я что-то говорю главным образом не потому, что считаю это верным, а для какой-то скрытой практической цели. Это вроде как написать научную статью, чтобы понравиться начальнику и получить более выгодное место»[292]. И, не желая идти на компромисс со своей совестью, Бом остался в Биркбеке.

Пока Бом искал новый путь понимания квантового мира, интерпретация на основе волны-пилота канула в небытие. Но в Принстоне, где начиналась ее драматическая история, ей уже нашлась новая альтернатива.

6

Оно из другого мира!

Альберт Эйнштейн прочел последнюю лекцию в своей жизни в Принстоне, штат Нью-Джерси, 14 апреля 1954 года. Его пригласили выступить на университетском семинаре Джона Уилера по теории относительности, но речь неизбежно зашла о роли наблюдателя в квантовой физике. («На квантовую теорию я истратил гораздо больше мозгов, чем на относительность»[293], – сказал как-то Эйнштейн своему другу Отто Штерну.) Эйнштейн обрисовал свои возражения против квантовой физики, а после этого студенты задавали вопросы, пытаясь защитить взгляды Бора – они ведь учились у Уилера. Эйнштейн терпеливо отвечал, порой с легкой усмешкой спрашивая в ответ: «А когда наблюдателем является мышь, меняет ли это состояние Вселенной?»[294]

Один из присутствовавших на лекции студентов первого года магистратуры был поражен глубиной вызова, который Эйнштейн бросал копенгагенской интерпретации. Спустя год, когда Эйнштейна уже не было в живых, этот студент, Хью Эверетт, нашел хорошее применение его мыслям, сумев обернуть их в защиту своей новой интерпретации квантовой физики. В отличие от Эйнштейна – и подобно Бому – Эверетт попытался решить проблемы квантовой физики в рамках ее собственного математического аппарата, вместо того чтобы строить совершенно новую теорию. Но, в отличие от теории Бома, в