Каблуков принялся действовать теми методами, которые наверняка использовал в девяностых, когда я была от горшка два вершка. Я не особо в них разбиралась, да и не желала этого делать, но имела примерное представление о том, как тогда решались дела. И сейчас, когда все дошло до криминала, сомнений в причастности Эда не оставалось. Как и в том, что он не остановится на достигнутом.     

Вернувшись на кухню, я принялась готовить себе чай. Мне нужно было успокоиться, а потом обсудить все с Лешей. Его руки легли поверх моих плеч так неожиданно, что я вздрогнула. Погрузилась в свои мысли и даже не заметила, как Вознесенский вышел из душа и подошел ко мне сзади.    

- Напугал? Прости, - тихо сказал он, касаясь губами шеи в том месте, где под кожей бился пульс.    

- Не напугал, - помотала я головой и, бросив чай, повернулась к Алексею.   

Он был в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. На коже поблескивали капельки воды. Какой бы важной и безотлагательной ни была тема, на которую нам следовало побеседовать, я не смогла удержаться от того, чтобы не «залипнуть» взглядом на безупречном рельефе грудных мышц Викинга.    

И все же…     

- Возвращаясь к вопросу поджога, - кашлянув, сказала я, когда Вознесенский отошел от меня и устроился за столом.     

Я уселась напротив и сложила руки перед собой. Видела, что Алексей хмурится, словно размышляет, стоит ли обсуждать со мной произошедшее, или же нет.    

- Я рассказал тебе об этом только потому, что ты бы все равно узнала. Инфа уже просочилась в сми.     

Поджав губы, я приподняла бровь, переваривая сказанное. Первым порывом было возмутиться, потому что, черт бы все побрал, это касалось и меня. Но Вознесенский наверняка думал иначе.    

- Предпочту знать такие вещи в любом случае - есть ли о них что-то в сми, или нет, - сказала я в ответ.    

- Зачем? - точно так же вскинул бровь Алексей. - Тебе не стоит лишний раз нервничать.     

- Я и не нервничаю! - воскликнула я и тут же мысленно чертыхнулась вновь, потому что и тон, и мои «предпочитания», больше похожие на требования, говорили об обратном. - Я не нервничаю, - добавила тише. - Ну или стану изводиться гораздо больше, если узнаю, что ты от меня что-то скрываешь.      

Между нами установилась тишина. Вознесенский хмурился еще больше. На меня он не смотрел, но я видела, что в мыслях его происходит какая-то неустанная работа.    

- Ты ведь ничего от меня больше не скрываешь? - уточнила я, и голос мой прозвучал в некотором роде жалобно.      

Леша перевел взгляд на меня и, растянув губы в улыбке, покачал головой. Я верила ему. Верила, что у него нет от меня секретов, и что моя просьба ничего не скрывать, если не исполнится здесь и сейчас, то хотя бы будет обдумана.     

Вознесенский поднялся из-за стола и подошел ко мне. Взял за руку и потянул наверх, понуждая встать. Я растерялась, не представляя, чего он от меня желает, но нашла ответ на этот вопрос очень скоро. Усадив меня на деревянную поверхность, Алексей устроился между моих разведенных ног и, оперевшись руками по обеим сторонам моего тела, чуть склонился и выдохнул мне в губы:     

- Я ничего от тебя не скрываю, малыш. Но обещаю сделать так, чтобы избавить тебя от поводов для волнений…     

Готовое сорваться с губ уточнение потонуло в наслаждении, когда Вознесенский коснулся чередой невесомых поцелуев моей шеи.     

- И извини меня… - шепнул Леша прежде, чем начать задирать на мне футболку.    

- За что? - срывающимся голосом уточнила я, не понимая, о чем речь.    

- За то, что был несдержан, - ответил Вознесенский.    

Расспрашивать, имеет ли он ввиду наш разговор в прихожей, я не стала, потому что все стало неважным, когда Алексей принялся лихорадочно срывать с меня одежду, явно намекая тем самым на то, чем именно мы займемся в ближайшее время.       

Увидев, что происходит на полу его собственной спальни, Каблуков разразился бранью. В раз слетели хмель и ярость, оставив после себя только шок и чувство легкой брезгливости. 

- Я сейчас скорую вызову, - сказал он, ни к кому особо не обращаясь. 

В голове крутился вопрос: «Кто все это будет убирать?»

Он перекатился на свою половину кровати и, протянув руку к тумбочке, взял телефон. Набрал номер, попутно соображая, что сказать. Сообщив причину вызова и адрес диспетчеру, Эдик растер лицо рукой и устало вздохнул. Карина тихо всхлипывала где-то на полу. 

- Ну что же ты так не аккуратно, - пожурил ее Каблуков, присев рядом и осторожно помогая подняться. 

Услышав эти слова, Карина почему-то резко притихла, во все глаза таращась на Эдика, словно у того на голове выросли демонические рога. От этого потрясенного и затравленного взгляда Каблукову сделалось так не по себе, что он почувствовал новый прилив раздражения.

- Ну-ка, - протянул он, кое-как сдерживая себя и устраивая беременную любовницу обратно на кровать - Давай-ка тебя уложим. Удобно? 

- Да, - пискнула Карина. 

- Вот и хорошо, - буркнул и едва в голос не зарычал, таки вляпавшись в рвотную массу. 

- Ой, я сейчас уберу, - подорвалась было Карина, чем взбесила Эдика окончательно. 

- Лежи уже, - рявкнул он и, убедившись, что любовница покорно подчинилась, пошел в ванную. 

В ванной Эдик практически перевернул все содержимое шкафчиков в поисках половой тряпки. Он никогда не имел даже малейшего отношения к домашним делам, свято убежденный в том, что это сугубо женская обязанность. 

- Да где эта чертова тряпка?! - завопил, попутно расколотив стеклянный дозатор для жидкого мыла. 

В итоге решил вопрос, обнаружив упаковку влажных салфеток. 

- Прости меня, - наблюдая, как красный от злости Каблуков вытирает рвоту, тихо попросила Карина. 

Эдик молчал. Ему было что сказать глупой курице, но начинать разборки по новому кругу, учитывая, что вот-вот должны были приехать врачи, казалось не лучшей идеей. 

В дверь позвонили. 

- Скорую вызывали? 

На пороге стояли высокий, весьма упитанный мужчина с бородой и худая, с острым желчным взглядом прожженной бабенки блондинка лет сорока пяти. 

- Вызывали, - буркнул Каблуков. 

Что блондинка его невзлюбила с первого взгляда, Эдик почувствовал чуть ли не кожей. Иногда такие женщины встречались в его жизни. Они смотрели на него так, словно видели насквозь, и ничего кроме отвращения это у них не вызывало. Примерно так, когда-то очень давно на него смотрела его собственная мать. Каблуков ненавидел этот ледяной уничижительный взгляд всем сердцем, впрочем, как и его обладательниц.

- Где больная? - сразу перешла к делу врачиха. 

- В спальне. - Каблуков указал рукой и, раскрыв дверь шире, вынужденно пригласил бригаду скорой в квартиру.