дитя!» Но тут я увидела – все мы увидели – тень еще одного призрака, выросшего из голубого тумана, который наполнял залу, тень, до сих пор остававшуюся невидимой: это тоже была леди с беспощадным выражением на лице, в коем смешались ненависть и торжествующее презрение. Она была очень красивая, в белой мягкой шляпе над высокими бровями и с надменным изгибом красных губ. На ней было открытое платье из голубого атласа. Я уже видела ее раньше. Она была подобием юной мисс Фернивалл; и эти ужасные призраки не остановились, несмотря на страстную мольбу старой мисс Фернивалл, поднятый костыль опустился на правое плечо маленького ребенка, и младшая сестра смотрела на это, твердая как камень и невозмутимая. Но тут же тусклые огни и холодное пламя сами по себе исчезли, а мисс Фернивалл оказалась лежащей на полу, сраженная параличом.

В ту ночь ее перенесли в постель, и больше она уже не встала. Она лежала лицом к стене и тихо бормотала все одно и то же: «Увы, увы! Содеянного в юности потом не исправить! Содеянного в юности потом не исправить!»

История сквайра

В 1769 году маленький городок Барфорд пришел в невиданное смятение, когда стало известно, что старый дом мистера Клейверинга подумывает арендовать некий джентльмен («джентльмен в полном смысле этого слова», как сказал хозяин трактира «Король Георг»). Дом располагался не в городке и не в сельской местности. Он стоял на окраине Барфорда, у дороги, ведущей в Дерби. Его последним обитателем был мистер Клейверинг, нортумберлендский джентльмен из хорошей семьи, который поселился в Барфорде еще на правах младшего сына; но когда старшие представители его семейства умерли, он вернулся в свое родовое поместье в качестве полновластного владельца. Дом, о котором я говорю, именовался Белым домом, поскольку был покрыт сероватой штукатуркой. Сзади к нему примыкал недурной сад, а кроме того, мистер Клейверинг пристроил к нему отменную конюшню по последнему слову тогдашней моды. Возведя такую конюшню, хозяин дома явно надеялся выгодно сдать его внаем, поскольку графство славилось своими охотничьими угодьями; в остальном же дом был вполне зауряден. В доме было много спален, в том числе проходных, расположенных анфиладой; несколько малых гостиных, довольно убогих и тесных, сплошь обшитых деревянными панелями, покрашенными синевато-серой, густого оттенка аспидной краской; одна недурная столовая, а за ней большая гостиная с эркерными окнами, выходившими в сад.

Вот и все удобства, которые мог предложить Белый дом. В глазах приезжих он едва ли выглядел очень соблазнительно, хотя почтенные обыватели Барфорда гордились им как самым большим домом в городке, где «горожане» и «помещики» частенько встречались в приятной обстановке за обедами у мистера Клейверинга. Чтобы оценить это обстоятельство, до сих пор пробуждающее у жителей Барфорда блаженные воспоминания, надобно прожить несколько лет в маленьком провинциальном городке, окруженном помещичьими усадьбами. Тогда бы вы поняли, что поклон помещика или реверанс его супруги или дочери возвышает обитателя маленького городка в собственных глазах не менее, чем голубые подвязки с серебряной каймой воспитанника сиротского дома. Целый день после этого он пребывает на седьмом небе от счастья. Но теперь, когда мистер Клейверинг уехал, где же будут водить компанию горожане и помещики?

Я упоминаю обо всем этом, чтобы читатель мог представить себе, как страстно барфордцы желали сдать Белый дом внаем и как прочно эта идея завладела их воображением, а если добавить к этому волнение, таинственность и ту важность, какую всякое незначительное событие поневоле обретает в маленьком городке, возбуждая самые ленивые умы, то вся эта смесь явит себя во всей красе. Потому читатель, пожалуй, не удивится, узнав, что до дверей Белого дома означенного джентльмена сопровождали два десятка сорванцов и что, хотя он осматривал сие строение более часа при содействии адвокатского клерка мистера Джонса, еще тридцать уличных мальчишек присоединились к толпе зевак, поджидавшей потенциального владельца на выходе, и с жадностью ловили каждое слово, пока угрозами или кнутом их не прогнали прочь, не дав узнать драгоценные вести. И вот наконец джентльмен вышел, а с ним и адвокатский клерк. Последний что-то рассказывал клиенту, переступая вслед за ним порог. Джентльмен был высок ростом, со вкусом одет и хорош собой, но взгляд его светло-голубых глаз по временам делался столь холодным и злобным, что мог произвести на проницательного наблюдателя тяжелое впечатление. Впрочем, среди уличных мальчишек и невоспитанных девиц, глазеющих на незнакомца, проницательных наблюдателей не нашлось. Однако они слишком тесно обступили крыльцо, и потому джентльмен, воздев правую руку, в которой держал короткий хлыст для верховой езды, обрушил на ближайших к нему зевак несколько ударов, причем на лице его, едва они отпрянули с криками боли, появилось выражение злорадного довольства. Но спустя миг он вновь обрел вполне безмятежный вид.

«Вот, возьмите! – возгласил он, извлекая из кармана горсть серебра и медяков и бросая монеты в толпу. – Держите, хватайте! Приходите сегодня к трем в трактир „Король Георг“ и получите еще». Поэтому, когда он уходил в сопровождении клерка, мальчишки проводили его криками «ура!». Он слегка усмехнулся, словно припомнив что-то приятное. «Вот уж я потешусь с этими наглецами, – пригрозил он. – Научу их шпионить и подглядывать за мной. И знаете, что я с ними сделаю? Накалю монеты в совке для угля, чтобы они обожгли пальцы. Вот увидите их физиономии, когда они завопят. Буду очень рад отобедать с вами в два часа и к тому времени, вероятно, приму решение, брать ли дом внаем».

Адвокатский клерк мистер Джонс согласился прийти к двум в трактир «Король Георг», однако испытывал отвращение к своему щедрому и гостеприимному клиенту. Мистер Джонс не хотел бы признаться самому себе в том, что человек с тугим кошельком, державший полные конюшни, небрежно упоминающий как своих добрых знакомых титулованных аристократов и, самое главное, подумывающий арендовать Белый дом, на самом деле далеко не джентльмен; тревожные сомнения не покидали клерка и спустя немалое время после того, как мистер Хиггинс, слуги мистера Хиггинса и лошади мистера Хиггинса водворились в Белом доме.

Любезный и довольный владелец заново отремонтировал дом и оштукатурил стены, на сей раз выбрав бледно-желтый цвет, а новый арендатор не пожалел денег на пышное внутреннее убранство, ненадолго сделавшееся маленькой сенсацией для мирных обывателей Барфорда. Панели, прежде аспидного цвета, покрасили розовым и отделали золотом; старомодные перила заменили новыми, золочеными; но прежде всего полностью переоборудовали конюшни. Со времен римских императоров никто так не заботился о комфорте и благополучии своих лошадей. Однако все сошлись на том, что в этом нет