— Ну, какого вы теперь мнения о ди Кимичи? — спросил он.

— Младшие, по-моему, совсем не такие, как их отец, — сказал Чезаре.

— Хотел бы я знать, можно ли доверять им, — проговорил Лючиано. — Младшие и впрямь выглядят порядочными ребятами, но герцог Никколо… Я уверен, что именно он отдал приказ убить мать Арианны. На его руках кровь.

— И не впервые, — заметил Чезаре. — Нам в Реморе уже приходилось и прежде слыхать подобные истории.

— Но ведь то, что ты познакомишь их со своим Родольфо, не причинит никакого вреда? — спросила Джорджия. — Я имею в виду, что, так или иначе, он вряд ли сумеет чем-то помочь Фалько.

— Могу сказать тебе только одно, — ответил Лючиано. — Если Родольфо может что-то сделать, он не откажет в этом из-за того, что Фалько принадлежит к ди Кимичи.

В толпе прохожих, останавливавшихся в то утро, чтобы послушать игру на арфе, никто не обращал внимания на невысокого коренастого мужчину в грязном синем плаще. Энрико, естественно, последовал за покинувшими папский дворец Никколо и его сыновьями. Представлялся к тому же удобный случай поближе присмотреться к конюшням Овна. Он проскользнул между слушателями во двор, а там пробрался к задней стене конюшни, намереваясь, пока все поглощены музыкой, проверить, что там творится с лошадьми.

Энрико приложил глаз к дырке от выпавшего из доски сучка и увидел трех совещавшихся о чем-то подростков. Двое были те, за которыми он следил до самой Санта Фины, а третьим — тот, с которым он видел их на площади, где они впервые встретили музыканта. Энрико хорошо знал, что это ученик сенатора Родольфо из Беллеции, но, тем не менее, шпиону стало не по себе, когда он увидел его так близко от себя.

Энрико поспешно сотворил «Руку Фортуны», знак, состоящий в том, что человек тремя средними пальцами правой руки прикасается к бровям и груди. Знаком этим тальянцы стремились отвратить от себя беду. «Боже!» — прошептал он, покрываясь потом. Было в этом мальчике что-то таинственное, почти сверхъестественное. Хотя Энрико, которому пришлось однажды держать мальчишку в своих руках, знал, что тот состоит из плоти и крови, что-то необъяснимое всё равно оставалось. Было время, когда у него отсутствовала тень, а потом, когда Энрико и его хозяин собирались уже представить мальчика в качестве некоего монстра, тень неожиданно появилась. Энрико помнил, как его тогдашний хозяин, Ринальдо ди Кимичи, был заинтригован этим.

Что всё это означает, Энрико не понимал, и это вызывало в нем раздражение. Он был шпионом и обязан был знать больше, чем кто бы то ни было, о своей жертве… а по возможности и о своем нанимателе. Лючиано же поставил его в тупик. Энрико не любил терпеть неудачи и не выносил всего, что напоминало о них. Тем более, что в его сознании что-то связывало мальчика с другой вызывавшей тревогу и беспокойство загадкой — исчезновением Джулианы, невесты Энрико.

Оторвав глаз от отверстия, он прижался к нему теперь уже ухом. Подростки разговаривали о сенаторе Родольфо, что было интересно уже само по себе. Почему бы это любимому ученику сенатора болтать о своем учителе с парой конюшенных мальчишек? Причем разговор шел вполне дружеский.

— У герцога, кажется, вошло в привычку заглядывать к нам, — сказал один из них.

— Слава Богу, в Санта Фине Мерла в безопасности, — отозвался другой, еще более юный голос.

— Не хочет ли он разведать о ней? — произнес голос, принадлежавший, как сразу же распознал Энрико, Лючиано.

— Он бы нас и на минуту не оставил в покое, если бы знал, что произошло в Овне, — заметил тот из подростков, который выглядел постарше.

Энрико бросил подслушивать. Узнал он и так уже вполне достаточно. Инстинкт, сразу же подсказавший ему, что в Санта Фине существует какая-то тайна, судя по всему, был прав. Пора еще разок навестить Диего, своего нового приятеля.

Глава 10

Рассказ Лючиано

Все облегченно вздохнули, когда герцог Никколо покинул конюшни Овна. Своим сыновьям он, однако, охотно позволил остаться.

— Если, конечно, у вас нет никаких возражений, синьор Паоло, — сказал он хозяину, который не посмел бы, разумеется, возразить, даже если бы у него и было такое желание.

— Не по душе мне, что сыновья недруга нашего с отроками нашими общаются, — обращаясь к Паоло, сказал Детридж после того, как Никколо покинул их. Оставив карету в распоряжении Фалько, герцог пешком отправился в город по каким-то своим делам.

Паоло покачал головой.

— Быть может, это говорит с нами будущее, — сказал он затем. — Кто знает, может быть, старым неприязням придет когда-нибудь конец. Об этих молодых людях мне не приходилось слышать ничего дурного.

— Но всё же статься может, что они, воле отца своего повинуясь, действуют, — возразил Детридж, — и вызнают у наших отроков более, чем знать им надлежит.

Мануши тем временем свернули свои одеяла и приготовились уходить.

— От души благодарим вас за гостеприимство, — церемонно произнес Аурелио, обращаясь к Паоло и Терезе. — Нам же пора отправляться в путь. Мы хотим посетить еще наших старых друзей, живущих в этом городе.

Аурелио и Рафаэлла поклонились, коснувшись лба руками. Произнеся затем несколько слов на своем языке, они переведи: «Мир вашему дому и вашему семейству, добро вам и горе врагам вашим».

А затем они удалились, словно яркие птицы, улетающие на юг.

— Странный народ, но мне они нравятся, — сказала Тереза.

— Здесь всегда рады манушам, — заметил Паоло. — Они для нас память о старых, лучших временах.

Герцог хотел вознаградить музыканта, но Гаэтано что-то прошептал отцу, и серебро незаметно перешло в руки Рафаэллы. Джорджия была несколько удивлена тем, что молодой аристократ тоже заметил, кто распоряжается кошельком в этой паре. Тут же Джорджия вспомнила, что всё еще не знает, супруги они или нет. Мануши выглядели достаточно открытыми в их отношениях с другими людьми, но, тем не менее, сейчас, когда они ушли, трудно было сказать о них что-то определенное.

То, что братья ди Кимичи решили остаться, не удивило Лючиано. Он знал, что Гаэтано решил как