сына и рад тому, что между братьями вновь воцарились мир и согласие. Дочь и оба старших сына были сейчас в Джилье. Никколо любил всех своих детей, но сейчас был особенно доволен Гаэтано, не ставшим возражать против плана породниться с Беллецией, а теперь еще и привезшим в Ремору любимца отца, малыша Фалько. Когда они выезжали из Джильи, Никколо надеялся, что Фалько остановится вместе с ним в папском дворце, но — то ли из-за чувства какой-то неловкости, которое ощущали Фалько и Гаэтано при встречах друг с другом, то ли из-за любви, которую Фалько испытывал к широким безлюдным просторам — самый младший настоял на том, чтобы поселиться в Санта Фине.

Конечно, Никколо мог бы настоять на своем — в конце концов, Фалько был всего лишь мальчиком. Однако после того несчастного случая герцог был так измучен горем, что не мог отказать сыну хоть в чем-то, что доставило бы тому удовольствие. И вот теперь Фалько был здесь, приехавший по своей доброй воле, помирившийся с братом, весело улыбающийся. Никколо казалось, что долгая зима подходит к концу, пусть даже грядущая весна и не сулит реальных шансов на исцеление сына.

— Ты обязательно должен послушать Аурелио, отец, — говорил между тем Гаэтано. — Я пытался уговорить его приехать сюда, во дворец, но он сказал, что не играет ради денег. Тем не менее, я думаю, что он сыграет тебе. Ты должен услышать его игру. Тебе покажется, что ты очутился на небесах.

— Да, послушай его, отец, — сказал Фалько, и на его тонко очерченном лице появился румянец при воспоминании о пережитом наслаждении. — Он и впрямь играет, словно ангел.

— Вы уж простите, мальчики, — сказал Никколо, заставив себя вслушаться в то, что ему говорят. — Расскажите-ка еще раз, что из себя представляет этот музыкант.

— Его зовут Аурелио, — терпеливо начал Фалько. — Он и его сестра — мануши. Сюда они не пришли, потому что никогда не спят под крышей, но мы можем навестить их в округе Овна.

Овен! Похоже, что всё сегодня подталкивало мысли Никколо именно в этом направлении. Никак не исчезало неприятное ощущение того, что при своем последнем посещении Овна он упустил что-то очень важное. Следовало велеть тому шпиону копнуть поглубже. К тому же неприятна была и мысль о том, что Овен каким-то образом связан с Дзинти. Никколо не любил это племя. Оно совершенно не сочеталось со свойственным ди Кимичи стремлением к обогащению и непрерывному расширению владений. Было что-то неправильное в людях, не ценивших собственность и не имевших своей собственной страны.

Вслух же Никколо произнес:

— Это потому, что все Дзинти должны быть зачаты под звездами. Даже их незамужние женщины не спят под крышами на тот случай, если случайная встреча приведет к беременности. Предельно глупо, потому что под открытым небом гораздо больше шансов оказаться изнасилованной.

Фалько выглядел шокированным, и Никколо подумал, не пришло ли время раскрыть свои планы относительно будущего самого младшего из его сыновей. Лучше будет, если он даст обет безбрачия до того, как испытает всю силу страстей.

Большую часть воскресного дня Джорджия провела в постели.

— Я же говорил тебе, что ее от чего-то тошнит, — сказал Рассел и вполголоса, чтобы Мора его не расслышала, добавил: — А меня от нее тошнит.

— Не стоит переживать из-за пустяков, — заявила матери Джорджия. — Со мной всё в порядке. Просто я плохо спала. Возьму в кровать учебники и займусь домашними заданиями.

Джорджия сидела в кровати, опираясь спиной о груду подушек. Она обложила себя учебниками, но на самом деле провела почти всё утро, пытаясь изобразить план Реморы. Сделав в своей тетради грубый набросок круга, она разделила его сверху донизу прямой линией. «Strada delle Stelle», написала она рядом с нею, «Звездная Дорога». На северном ее конце Джорджия изобразила Ворота Солнца, на южном — Ворота Луны, а примерно посередине нарисовала небольшой кружок, представлявший Поле, через которое она проходила вместе с Чезаре.

Затем Джорджия начала проводить радиусы, рассекавшие большой круг на отдельные секторы. Она знала, где следует поместить округ Овна и округ Близнецов, и примерно представляла, в каком месте пришлось удирать от Рыб в округ Стрельца. С остальными округами дело выглядело сложнее.

Джорджия начала бормотать про себя старый стишок, который она помнила еще с детства и который должен был помочь запомнить порядок знаков зодиака:

Овен с Тельцом — Близнецы на небесных дорогах, Рака и Льва спутать с Девой никак не возможно. Жалом грозит Скорпион и Стрельцам, и чудным Козерогам, А Водолей плавники омывает у Рыб осторожно.

Единственное различие между тальянскими знаками зодиака и теми, которые были знакомы Джорджии, состояло в том, что в Реморе Льва заменила Львица, а, говоря о Деве, жители Реморы обычно добавляли «Госпожа» или «Владычица». Окончательно заполнив свою схему, Джорджия поняла, что Ремора разделена наподобие астрологической карты созвездий с округом Овна, расположенным в крайней западной части города.

«Отлично, надо будет это запомнить», подумала Джорджия. Паоло уже говорил ей, что она не должна брать с собой в Талию ничего, кроме талисмана и той одежды, которая была на ней в момент перехода. Она всегда оказывалась в своем тальянском мальчишеском костюме, но надет он был поверх ее ночной пижамы точно так, как она надела его в самый первый раз.

Взять с собой карту она не сможет, но, тем не менее, нарисовав ее, Джорджия почувствовала себя увереннее. На новом листе бумаги она выписала всё, что ей было известно о каждом из округов. Здесь, однако, были огромные пробелы. Об Овне она знала гораздо больше, чем обо всех остальных. «Их противник — Рыбы, — записала Джорджия, — а их союзники — Стрелец и Львица».

Внезапно она поняла, почему это так. В астрологию Джорджия не верила, но гороскоп свой в газете, как и все в их семье, прочитывала ежедневно. Она помнила, как однажды Мора объясняла ей, что каждый знак зодиака связан с Землей, Огнем, Водой или Воздухом — по три знака для каждой стихии.