— Когда ты замолчишь? - сорвался он. - Сколько можно? Твои слова уже не трогают меня, но, понимаю, ты бы хотела ударить больнее. На этот раз все может быть иначе, вот чего ты боишься, я угадал? Но раз уж ты здесь и тебе некуда деваться, предлагаю заключить что-то вроде личного договора о перемирии… на неопределенный срок. Это может быть полезно нам обоим, раз уж мы с тобой оказались в одной лодке.

— Трое в лодке, не считая собаки… читал такую книгу? Довольно забавно.

— Да уж… ты назвала меня псом, я этого не забуду.

— Ты начал первым! Думал, я промолчу?

— Ты тогда здорово мне ответила, особенно про плеть, быстро нашлась! Не знал, что ты увлекалась Ницше.

— Мне нравился его Заратустра. Даже великим мудрецам бывает одиноко на голых вершинах, и тогда они спускаются в мир людских страстей, чтобы нас просвещать. Кто уж чего поймет...

— Слушай, глупо стоять и разговаривать здесь, Вальтер может в любой момент передумать и найти мне дело или позвать тебя для компании. Хочешь просидеть этот вечер возле генерала? Девушки всегда были без ума от погон и аксельбантов, глупышкам нравятся военные, оказывается, ты ничуть не лучше.

— Я ненавижу вашу форму, учти! И не собираюсь разъезжать в машине с немецким офицером, ну… тогда с Францем - другое дело, а сейчас - нет.

— Ну, что же поделать, я не могу ее снять… по крайней мере, сию минуту.

Грау как-то гаденько улыбнулся мне и поправил ремень, многозначительно щелкнув ногтем по бляхе.

«Вот же придурок!»

Я картинно закатила глаза, а Грау вкрадчиво пробормотал:

— Ася, зачем упускать шанс, ты же здесь словно мышка, загнанная в угол, давай убежим. Неужели лучше грустить весь вечер, забившись в свою нору?

— Я вовсе не грущу, я продумываю, как выбраться из этой… этого…

— Да у тебя уже нервы ни к черту, ты себе все ногти обкусала и губы заодно. Вот здесь, на нижней подзажившая ранка...

Он чуть не коснулся моего лица, - я вовремя дернулась назад и облизала сухие губы, а потом перевела взгляд на свои пальцы.

Господи, какой стыд! И представить не могла, что настолько заметно. Пришлось невнятно оправдываться.

— Я не кусаю ногти, неправда, это просто… просто немного вокруг…

— Ладно, - смирился Грау, - мы не будем гулять, просто посидим у реки, если не будет дождя, конечно, да и в этом случае, есть же машина… найдем ресторан.

Мы оба посмотрели на небо, - набегали зловещие тучи, солнце с трудом карабкалось на одну из них, самую тяжелую, черную.

— Пожалуй, будет гроза, выезжать не стоит, - с робкой надеждой пробормотала я, почти сдавшись.

— А я поеду, страдай здесь одна… Может, Вальтер найдет тебе развлечение получше, раз не нравятся мои предложения!

Отто повернулся с явным намерением уйти и, поддавшись внезапному порыву, я его остановила. Мысль о том, что он сейчас куда-то действительно уедет один, а я должна буду вернуться в ненавистный особняк, снова лишила сил.

Я немедленно придумала несколько уважительных причин для серьезного разговора наедине, кучу вопросов, на которых мне срочно понадобились ответы.

Да, я с ним поеду, потому что тоже хочу ненадолго вырваться из паутины, в центре которой находится кабинет Вальтера, вот только пусть Грау даст мне парочку обещаний.

— Подожди… слушай… если я все же сейчас соглашусь, какая ожидается программа вечера? Можешь мне ее честно озвучить? Ты меня куда- нибудь завезешь, выпьешь и начнешь приставать? Это у тебя на уме, да?

— Ты говоришь совершенно неприличные вещи, дорогая Ася! Может, так принято у русских, я же не знаю… Но приглашать девушку на прогулку, напиваться до рвоты и вести себя по-свински. Нет, это не про меня!

От подобной самоуверенной наглости я даже руками всплеснула:

— Ах, ты у нас не такой? Ты у нас - рыцарь и джентльмен!

Отто вдруг приосанился, гордо вскинув подбородок:

— Ты же сама говорила, что я - вылитый капитан Грин, он же твой мужской идеал?

Я не верила своим ушам и глазам - вот так представление! Он всерьез собирался со мной заигрывать, даже не смешно.

— Капитан Артур Грей! У вас дырявая память… лейтенант.

Сузив глаза, Отто посмотрел поверх моей головы, и я поспешно обернулась. Бордовая портьера в кабинете генерала сдвинулись, показалась гладкая головка Берты. Наши взгляды встретились, и она слабо улыбнулась, видимо, протирая пыль с подоконника, а потом вдруг резко отскочила от окна, словно ее окликнули.

В душе моей все сдвинулось в дерзком порыве. Только бы подальше от мрачного дома...

— Давай убежим, пока не поздно!

Грау кивнул, зачем-то схватил меня за руку и быстро пошел в сторону ангара с машинами. Я семенила следом, подстраиваясь под его широкий шаг. А вот и будка с охраной. Грау сдержанно приветствовал знакомых служак.

— Курт, я в город, фон Гросс разрешил отлучиться до полуночи, она едет со мной.

Солдат с равнодушным, типично немецким угловатым лицом лениво сплюнул в сторону, потом оценивающе пробежался по мне взглядом, на который я постаралась ответить как можно спокойнее, и пошел открывать ворота. Через десять минут мы уже выезжали из особняка, приоткрыв окно машины, я жадно глотала прохладный вечерний воздух. Пахло надвигающимся дождем, потертой кожей сидения, близкой рекой и чуть-чуть бензином.

Грау был доволен, открыто улыбался своим мыслям, а потом мягко попросил:

— Спой что-нибудь из того, что напевала днем, про парней, которые никогда не плачут. Какие там еще были слова… «я у твоих колен», так? Я давно-о-о заметил, тебе нравится унижать мужчин, ты любишь, чтобы все пред тобой пресмыкались, прислушивались, будто ты самая умная и правильная на свете.

— Чушь! - обиделась я. - Выдумал тоже… Я вовсе не обязана тебя развлекать! К тому же есть и другие песни, я их много знаю, тебе не понравится.

— Начинай, я уже вытерплю все, - беззлобно усмехнулся Грау. - Вся моя жизнь сейчас как один мучительный сон. Ты вряд ли добавишь новых кошмаров. Даже интересно представить.

Зря он сейчас это сказал - про сон и свою жизнь. В голове немедленно всплыли стихи Александра Розенбаума, и я взволнованно проговорила их вслух:

—А может, не было войны...И людям всё это приснилось:Опустошённая земля,Расстрелы и концлагеря,Хатынь и братские могилы?А может, не было войны?И "шмайсер" - детская игрушка,Дневник, залитый кровью ран,Был не написан Анной Франк,Берлин