Они были в доме и в то же время под открытым небом; теперь Ломенар не чувствовал опасности. Эльдалин восторженно озиралась, широко улыбаясь.

— Вот бы можно было остаться тут, вдали от всех, восстановить дом, вырастить сад под окнами… — прошептала она.

Они стояли рядом у полуразрушенной стены; ее рука лежала на краю бывшего оконного проема, и Ломенар, ощутив прилив внезапной храбрости (хотя, скорее, безрассудства), протянул руку и сжал пальцы Эльдалин. Она повернулась и взглянула ему в глаза; руки не отнимала, но смотрела пристально, изучающе. Их разделял всего шаг, и Ломенар шагнул навстречу, склоняясь к ее лицу… и она не отшатнулась, а сама потянулась к нему. Поцелуй вышел легким, они почти невесомо соприкасались губами, нежно лаская друг друга; сначала девушка лишь повторяла его движения, но потом осмелела: вместе с ее дыханием в Ломенара словно струился ручеек света и тепла, и он бы не удивился, окажись это правдой — ведь не зря амдаров зовут Детьми Света…

Наконец Эльдалин отстранилась и отвела взгляд, прохладный ветер охладил их разгоряченные лица.

— Прости… — тихо сказал Ломенар. Хотел что-то добавить, но на ум приходило что-то банальное, вроде «ты так обворожительна, что я не удержался». Фрах его сожги, пусть он и не особо искушен в любовных делах, но все же как к девушке подойти, как посмотреть, улыбнуться, польстить, чтобы ей понравилось, — знает, а тут словно оцепенел. Так и не найдя выхода из положения, уставился в пол, на драгоценные плиты под ногами.

— С ума сойти… — радуясь возможности избавиться от неловкости, пробормотал он, присаживаясь и проводя кончиками пальцев по отполированному полу. — Как это все не разграбили?

— Что ты говоришь? — возмутилась Эльдалин. — Красть у мертвых — кощунство!

— Ну, те, кто напал на Гвендаля, вряд ли отличались высокой моралью! Думаю, все, что могли унести, унесли в тот же день, прочим не хватило духу даже подойти к дому.

Задумавшись, Ломенар продолжал безотчетно ощупывать гиоритовую плиту и потому вздрогнул, когда та подалась под пальцами и немного отъехала в сторону. Открылось углубление.

— Ничего себе! Смотри!

Эльдалин торопливо опустилась на колени рядом. В углублении лежал небольшой предмет, бережно завернутый в несколько слоев промасленной ткани. Лишенная воздействия ветра, дождя и солнца, ткань сохранила некоторую мягкость и легко развернулась. В руках Ломенара оказалось удивительно тонкой работы серебряное ожерелье: витая цепочка была выполнена в виде переплетенных стеблей плюща, а в центре в идеально круглой оправе сверкал большой бриллиант.

— Какая красота! — ахнула принцесса, потянувшись к ожерелью.

— Королевское украшение для дочери короля. Тебя дожидалось, не иначе, — Ломенар расправил драгоценность и разомкнул замочек. — Давай надену.

Эльдалин просияла было, но вдруг отшатнулась:

— Нет, я не могу!

— Что за ерунда? Думаю, хозяин был бы не против. Чего ты боишься?

— Ты забыл, что простым амдарам запрещено носить украшения с камнями? Я не имею на это права! Если я его надену, это значит… значит, что я выступаю против власти своего отца! — Эльдалин чуть не плакала.

— Слушай, ты уже и так нарушила кучу запретов: ослушалась короля, отказалась от жениха, сбежала из дома, а после этого еще и целовалась с парнем, которого знаешь пару дней! — Ломенар беззлобно усмехнулся, его изрядно позабавило смущение Эльдалин; та же ярко покраснела и отвернулась. — Что тебе уже терять? Если ты не собираешься возвращаться, эти запреты тебе уже не помешают!

Она не ответила, но после небольшой заминки перекинула волосы на грудь, чтобы ему было удобнее застегнуть ожерелье.

— Правильно ли мы поступаем? — тихо проговорила она.

— Правильно для кого? — ответил он вопросом на вопрос, поднимаясь и подавая ей руку. Она молча последовала за ним вниз, к выходу.

На пороге Ломенар вдохнул полной грудью — воздух вдруг показался необыкновенно вкусным. Заждавшийся Арелат приветствовал их негромким радостным ржанием.

— Ну что, пойдем? Надо выбираться отсюда. Обстановка, правда, изысканная, — пошутил он, — но нельзя вечно в лесу сидеть.

Они были уже неподалеку от Виарена, хотя теперь направлялись не к нему. Так решил Ломенар.

Пока они пробирались сквозь чащу, Эльдалин учила спутника создавать парящий огонек, а он подробно рассказывал ей о мире людей, о Виарене, как себя нужно вести, чтобы не привлекать внимания, поправлял ее, когда она сбивалась, пытаясь построить на языке людей сложные фразы. И все это время принцесса осознавала, что их пути, скорее всего, разойдутся, едва они покинут лес, и все вспоминала его поцелуй там, в заброшенном доме. Ей не стоило думать об этом — что общего у амдарской принцессы и беглого преступника? Мимолетные интрижки явно не для нее, а какое у них будущее? Да и вообще, не могла же она влюбиться в первого встречного! Однако мысли возвращались, и дело было вовсе не в самом поцелуе. Ей нравился Ломенар, нравилось смотреть на него, говорить с ним и просто быть рядом, она хотела его прикосновений и ничего не могла с этим поделать. Сам Ломенар вел себя подчеркнуто вежливо и сдержанно: можно было подумать, что та нечаянная близость ей приснилась, но время от времени Эльдалин замечала взгляды, которые тот бросал на нее украдкой, и в них легко читалась та же жажда, что испытывала она сама.

Они почти добрались до опушки, и, хотя Ломенар обещал, что еще немного проводит ее (подходить к столице близко он опасался), им оставалась последняя ночь в лесу — наедине, вдали от лишних глаз. И когда настало время ложиться и юноша пожелал ей доброго сна, амдари промолчала, ответив лишь взглядом, постаравшись вложить в него все, что чувствует, надеясь, что он сможет это прочесть, хоть и боялась этого.

Но вот Ломенар подался навстречу — и она позволила обхватить себя, прижалась к нему, открылась его ласкам, отбросив все сомнения и мысли, потому что не могла, не желала отпускать его, ни разу не испытав этого. От страха не осталось и следа, по телу пробегала сладостная дрожь. В самый разгар их близости она начала делиться с ним сверкающим потоком своей энергии, своих эмоций, как умеют только амдары, словно восторга уже от того, что он касается ее, сжимает в объятиях, овладевает ей, недоставало, чтобы ощутить полное блаженство. Увы, он, похоже, не мог ответить ей тем же — в этом его человеческая кровь оказалась сильнее амдарской. Ей, однако, было вполне достаточно наблюдать, как он захлебывается неведомыми ему ощущениями, содрогается, чувствуя тысячи крошечных иголочек, пронзающих его тело, как вспыхивают его темные глаза, наполняясь светом до самой глубины… То, сколько удовольствия она доставляет ему, невероятно