Оптимизация, произведённая искином, помогла. Багровые надписи «Кровь на воздух» меня больше не преследуют, мёртвые тела с перерезанными глотками не тянут ко мне окровавленные пальцы, воздух не пахнет порохом и выпущенными кишками. Коридоры буксира и баржи выглядят восхитительно скучно, как им и положено.

Катенька, то есть, простите, Екатерина Шерп, судовладелец и погонщик искинов, выпала мне на руки из капсулы. Она ещё не очнулась окончательно, и я, подхватив приятно округлое в нужных местах тело, понёс её в сторону шлюза. На барже рекреации не предусмотрено, что наводит на нехорошие подозрения о будущем лежащих тут в капсулах людей.

— Как её состояние? — спросила Катерина.

О, я вынес женщину в коридор, и она больше не в «слепом пятне» искина.

— Нормальное для выхода из гибера, — ответил я. — Все показатели в норме. Но будить её лучше там, где есть возможность ввести восстанавливающие препараты.

— В технической кладовке есть каталка, — Катерина заботливо подсветила нужную дверь.

— Не помешает, — согласился я.

Донести Катеньку на руках было бы очень романтично, но, во-первых, я не в лучшей форме, а во-вторых, она этого всё равно не вспомнит.

В переходе между шлюзами невесомость, и каталка только мешает, но зато по коридорам буксира мы прокатились легко и изящно. Прихватил препараты из рекреации и поднял каталку на лифте на главную палубу. Уложил женщину на кровать в каюте номер четыре, посмотрел на безмятежное красивое лицо и прижал к руке пневмоинъектор. Хватит спать, бывшая дорогая! Семейные проблемы догнали тебя!

Проснуться от комплексной тонизирующей инъекции — совсем не то же самое, что выпасть из капсулы на пол при экстренном выходе, но полный компенсирующего раствора желудочно-кишечный тракт никуда не девается. Поэтому Катенька, окинув меня мутным спросонья взглядом, приподнялась, села на кровати, огляделась, нашла глазами дверь санкабины и, пошатываясь, устремилась туда. Звуки из-за закрытой двери подтвердили, что процесс очищения организма идёт бурно во всех направлениях, и я принялся раскладывать на столике остальную химию.

Вскоре женщина вернулась в каюту. Лицо бледное, руки дрожат, коленки подгибаются, но глаза уже осмысленные. Проснулась.

— Что… ты… тут…

— Всё потом, — перебил её я, — выпей сначала пробиотик.

Я подал стакан с белой суспензией, Катенька кивнула и принялась хлебать безвкусный раствор.

— Теперь витамины и прочее, — я принял из её рук опустевшую посудину и помог добраться до кровати. — Вот так, ляг, сейчас станет легче.

— Что… ты… где… Катя?

— Минутку, — я ввёл антишоковый коктейль, и лицо её стало расслабляться по мере того, как отпускала посткапсульная мигрень.

— Почему… в её… каюте?

— Дверь была открыта. Тут замок отключён, но это долгая история.

— Катерина, статус! — сказала женщина громко.

— Она тебя не слышит, у неё тут слепое пятно. И да, это ещё одна причина, почему ты именно тут. Хотелось поговорить без свидетелей.

— Ах, да… — женщина откинулась на подушки и прикрыла глаза. — Ладно, говори ты. Что с Катей?

— Если ты про нашу дочь, то она умирает в капсуле. Не знаю, как долго ещё протянет, показатели падают, похоже на внутреннее кровотечение.

— О, чёрт… Где мы? «Новая Надежда», я имею в виду.

— На подлёте к «Форсети».

— То есть, в конце концов, ты всё-таки сделал тот чёртов траверс?

— Вкратце, да. Это долгая…

— Неважно, потом, — отмахнулась она. — На станции есть госпиталь.

— Станция загоняет нас в карантин, на который у нас нет времени.

— Я решу этот вопрос, но мне нужно… Как там оно было?.. А, да: «Азора на палубе лапает розу», — произнесла она бессмысленную фразу, и я на секунду подумал, что её мозг тоже пострадал в капсуле.

— Приветствую тебя, Мать! — откликнулся динамик на стене. — Простите, до этого момента я вас не видела. Ваш капитанский аккаунт восстановлен, приветствую на борту и с гордостью передаю командные полномочия!

— Спасибо, Катерина. Проверь статус капсулы У-четыре-восемь-триста сорок два.

— Эта капсула пуста… Простите, обновление информации. В капсуле ваша дочь, Катя. Медпоказатели — оранжевый.

— Мать? Серьёзно? — удивился я.

— Заткнись, — бросила мне бывшая.

Кажется, ренессанс нашим отношениям не грозит. Впрочем, я всё равно их не помню.

— Принято, Катерина. Оставь нас пока.

— Отключаю микрофон и камеру. Если буду нужна, позовите по имени.

— Эта зараза врёт, как дышит, — прокомментировал я.

— Не мне, — коротко сказала Катенька.

— Если ты Мать, то эта искинка, значит, твоя дочь. Сводная сестра нашей Кати, которую ты пристрелила тут, в этой самой каюте.

— Это была глупая случайность, — поморщилась Катенька. — Она с чего-то решила, что я собираюсь тебя убить. Кто бы мог подумать, что ты ей настолько дорог, чтобы похерить все наши планы.

— А ты не собиралась?

— Вот ещё глупости. Лежал бы в своей капсуле дальше, мне плевать.

— Это, по-твоему, не убийство?

— С какого перепугу? Тебе там было хорошо. Всё что ты любишь: бесконечный, никому не нужный полёт, говорящий кот, тупая, но милая и послушная дочь, так и не осознавшая, что ты все эти годы просто ездил на ней верхом, как на лошади. Что ты так на меня смотришь? Скажи ещё, что это не так!

— Так вот что ты ей втирала в письмах, — покивал я понимающе, — точнее, даже не ты, а твой искин…

— Какая разница, кто их писал технически? Это чистая правда. Ты не отдал ребёнка не потому, что за год проникся отцовскими чувствами, а потому, что понял, что у тебя образовался сильный и при том полностью управляемый астрог, который позволит тебе стать из средненького «капсюля» выдающимся чемпионом. Разве не за её счёт ты стал самым результативным «соло» за всю историю Дальней Разведки? Не удивительно, что ты изо всех сил привязывал к себе ребёнка путами эмоциональной созависимости и не спешил научить самостоятельным траверсам! Без неё ты был бы ничтожеством!

Я не помню. Может ли быть, что тот я и правда был такой скотиной? Может, наверное. Но те куски воспоминаний, что мне достались, говорят о том, что Роджер Матвеев, капсюль с «Котера», дочь свою любил. Использовал, да, но