Кристина мне понравилась сразу. Не могу сказать, что я сходу влюбился в её синие глаза, чувственные губы и соболиные брови, но был не прочь продолжить знакомство. Благо, повод был. Она как раз спустилась из раздевалки — отмытая от крови, переодевшаяся, с фехтовальным чехлом в руках.

— Мы в больницу? — спросила она меня и дотронулась до пластырей на щеках. — Странно, совсем не болит. Языком чувствую изнутри что-то…

— Отставить щупать раны языком, — приказал я. — Они ещё не зажили.

— Нет там никаких ран. Я в зеркало смотрела. Покраснение, бугорки какие-то — и всё. Как ты это сделал, Серёжа?

— Нет — и хорошо, — ушёл я от надоевшего хуже горькой редьки вопроса и повёл Кристину к выходу, махнув Боширову рукой — пока, мол, ушёл, увидимся позже и получив в ответ понимающий кивок. — Может, и не было ничего, а? Ты где живёшь? Я провожу.

— Как же не было, когда было, — упрямо сказала Кристина. — Светкина рапира мне щёку насквозь пробила, я помню. С двух сторон. Больно было так, что думала сейчас обмочусь. Извини. Больно и страшно.

— Ничего, — сказал я. — А потом?

— Потом не помню. Сознание потеряла. Но не от боли, а от страха.

— От страха обмочиться? — догадался я.

— Ага, — ответила она и рассмеялась. — Смешно, да?

— Ничего смешного. Считай, что я горжусь твоей выдержкой. Ты и правда отлично держалась.

— Держалась… Валялась в отрубе, пока ты… Я поняла. Ты экстрасенс, да? Читала про таких. Умеешь то, что не умеют обычные врачи. В Кривоколенном я живу, у тётки. Но её сейчас нет, поехала в Ленинград старую подругу навестить.

— Удачно, — сказал я. — Значит, едем к тебе. Закончим лечение. Кривоколенный — это где-то в районе улицы Кирова?

— Ну да, Мясницкая как говорит моя тётушка, она только старые московские названия признаёт. Я её тётушкой называю, а на самом-то деле она мне двоюродная бабушка…

Так, болтая, мы вышли из Дворца тяжелой атлетики ЦСКА и дошли до станции метро «Аэропорт». Я уже нёс её фехтовальный чехол с рапирой и формой, и с удовольствием поддерживал тот лёгкий трёп, который мы вели.

С Кристиной было легко — вот что главное.

С Наташей было интересно, где-то волнующе и немного загадочно (до того момента, как я получил от неё письмо, когда вся загадочность превратилась в банальность).

Ирка Шувалова была просто моей одноклассницей, в которую, вероятно, был влюблён настоящий Серёжа Ермолов, но никак не Кемрар Гели.

С Венди Кемпбелл мы были абсолютно разными. Включая страны, интересы и воспитание. Добавить к этому серьёзную разницу в возрасте — десять лет, не шутка — и становится понятно, почему наша связь не могла быть долгой.

Таня Калинина… Слишком юна для серьёзных отношений. К тому же поэтесса, а они везде одинаковы — что на Гараде, что на Земле. Вот если бы я писал стихи, а она была моей поклонницей… Я вспомнил одного своего знакомого, довольно известного стихотворца из Новой Ксамы, который при знакомстве с симпатичной девушкой неизменно произносил одну и ту же фразу: «Девушка, вы умеете писать стихи? Могу научить. Здесь недалеко». Некоторые соглашались. Нет-нет, с Таней мы просто дружим.

А вот с Кристиной — легко!

Мы как-то сразу оба поняли, с какой целью направляемся к ней домой. Без всяких объяснений, намёков и долгих хождений вокруг да около. И это понимание устраивало нас обоих. Устраивало и одновременно возбуждало. Она мне нравилась. Я ей — тоже. Что ещё нужно для любви? Короткой или длинной — неважно. О будущем подумаем потом. Сейчас мне нужно подумать, где купить вина и торт.

Подходящий гастроном нашёлся на Кирова-Мясницкой. Я выбрал торт, а вина покупать не стали.

— Не хочу, если честно, — сказала Кристина. — Я вообще не любительница спиртного. Так, иногда, глоток-другой сухого или шампанского. Но ты бери, если хочешь.

— Мне не продадут, — сказал я. — Восемнадцати нет.

— Бедненький, — она неожиданно погладила меня по щеке. — Что ж мы делаем… А сколько тебе?

— Семнадцать, — ответил я. — По паспорту.

— Что значит — по паспорту?

— Это значит, что на самом деле пятнадцать. Не хочу тебя обманывать с самого начала, потому и говорю.

— Всё интереснее и интереснее.

— Ага, со мной так всегда. Я уже работаю, Кристина, и вполне самостоятелен, можешь мне поверить. Что до паспорта и реального возраста… Расскажу как-нибудь, если захочешь. Это захватывающая история.

— Конечно хочу! Бери торт и пошли.

— Больше ничего не надо? Чая, колбасы, сыра, масла?

— Ого. У тебя на всё это есть деньги?

— Я же сказал, что работаю.

— Хм. Ну ладно. Тогда масла и сыра. Пригодятся.

Люблю девушек без комплексов.

Коммунальная квартира, представляла собой просто многокомнатную квартиру с одной большой кухней, ванной комнатой и туалетом. Только жила в этой квартире не одна семья, а несколько. Каждая в своей комнате.

— У нас ещё считается нормальной и даже хорошей коммуналкой, — рассказала Кристи, пока мы шли от Кирова-Мясницкой к её дому в Кривоколенном. — Всего три семьи на пять комнат.

— Действительно, хорошая, — сказал я. — В шестьдесят пятом, когда мой папа в Академии бронетанковых войск учился, мы жили на улице Красноказарменной, в Лефортово. Тоже старый дом, дореволюционный. Так там комнатушек двадцать было на одну кухню и удобства, не меньше.

— Спал за шкафом?

— Как ты догадалась?

— Так я тоже гарнизонная, отец военный.

— То-то мне кажется, что сто лет тебя знаю, — сказал я искренне.

— Ага, и мне.