Ромул сделал его священным и устроил в нем убежище, безопасное для просящих защиты, и там же соорудил храм, — а вот кому из богов или демонов, сказать точно не могу. А для прибегающих к нему как к убежищу просителей Ромул выступил поручителем в том, что они не потерпят никакого зла от врагов благодаря благочестию в отношении божества, и обещал, если они пожелают остаться у него, дать им права гражданства, а также участок земли, которую сможет отобрать у неприятелей. И люди стекались изо всех мест, убегая от домашних бедствий, и уже не помышляли об уходе в другое место, удерживаемые ежедневными беседами и благодеяниями с его стороны.

XVI. Третьим основанием правления Ромула, что более всего по необходимости развивали еще эллины, было наилучшее начало для всех государственных институтов, как дошла до меня молва, то, что заложило исток прочной свободы у римлян и в немалой степени способствовало возрастанию их владычества. Состояло оно в том, чтобы не губить покоренное в результате войн взрослое население городов, не обращать его в рабство и не пускать их землю под пастбища, но высылать туда поселенцев и на определенную часть сельской округи выводить в покоренные Римом города колонии, а некоторым из них предоставлять римское гражданство. 2. И на самом деле, учредив данные и подобные им общественные порядки, Ромул создал великий город из ничтожной колонии, как это выявили сами обстоятельства. Ведь число присоединившихся к Ромулу в заселении Рима не превышало трех тысяч пеших и примерно трехсот всадников; в то время как оставленных им, когда он исчез из мира людей, оказалось сорок шесть тысяч пехотинцев, а всадников — немногим менее тысячи. 3. Поскольку он заложил такие начала управления, то и цари, правившие городом после него, сохраняли его предначертания, и те, которые приняли годичную должность после них, тоже увеличивают таким образом, насколько возможно, население, так что римский народ стал не меньше, чем любой другой народ, каким бы многочисленным тот ни был.

XVII. Сравнивая с этими обычаи эллинов, я не понимаю, как можно восхвалять устои, присущие лакедемонянам, фиванцам и весьма гордящимся мудростью афинянам, которые, ревниво храня свое благородство, за редким исключением не давали никому своего гражданства (позволю себе сказать, что некоторые даже изгоняли чужеземцев), при этом сами они, не вкусив никакого блага от подобной кичливости, наносили себе большой вред. 2. Например, спартиаты, сокрушенные в битве при Левктрах[256], где их потери составили тысячу семьсот человек, не смогли уже возвысить свое государство до прежнего уровня после такого несчастья, но с позором утратили господство. А фиванцы и афиняне из-за одной проигранной битвы при Херонее[257] вместе с главенством в Элладе были лишены македонянами свободы, доставшейся от предков. 3. Римское же государство, оказавшись ввергнутым в тяжкие опасности — имея множество врагов в Иберии, вновь приобретя отпавшую было Сицилию и Сардинию, в то время как события в Македонии и по всей Элладе угрожали ему войной, да и Карфаген вновь стал претендовать на господство, а Италия не только почти вся восстала, но и призывала к Ганнибаловой войне — не только не понесло урона из-за тогдашних превратностей судьбы, но и черпало в них силу, еще большую, чем прежняя. Более того, благодаря численной мощи войска смогло преодолеть безмерные тяготы, а не воспользовавшись благосклонностью судьбы, как воображают некоторые. 4. И так же случилось, когда по воле судеб Рим был почти сокрушен после разгрома при Каннах[258], где из шести тысяч конницы спаслось только триста семьдесят, а из общего числа в 80 тысяч призванных в войско пехотинцев уцелело немногим более трех тысяч.

XVIII. В самом деле, я восхищаюсь свершениями этого мужа и намерен добавить к этому, что он усматривает истинные причины прекрасного обустройства полиса; о нем болтают все политики, но заботятся немногие. Что касается благосклонности богов, то при ее наличии у людей все идет к лучшему. А благодаря мудрости и справедливости люди менее вредят друг другу и скорее достигают согласия и подготавливают счастье не постыдными удовольствиями, а добром. Если же коснуться внешнего благородства в войнах, то оно также подготавливается людьми, и полезно для обладающих прочими добродетелями. И Ромул посчитал, что не случайно присуще добро каждому. 2. И он понял, что дельные законы и ревностное отношение к благу развивают в государстве благочестивость, мудрость, справедливость и отвагу в военных делах. Ромул обладал большой дальновидностью, положив в основу власти почитание богов и гениев. Ромул установил храмы, священные участки, алтари и статуи из дерева с изображениями и символами богов, определил значимость их и дары, которыми род людской благодарит божества, а также праздники, сколько их ни полагается устраивать каждому из богов или божеств, и жертвы, с помощью которых люди их почитают, — всему, чему боги радуются, — и сроки перемирий, и опять-таки всенародные празднества и дни отдохновения от трудов, и все в том же роде он учредил с помощью наилучших из эллинских законов. 3. А слагаемые о богах басни, в которых содержатся какие-либо хулы или злословия против них, Ромул все отринул, полагая, что они являются дурными, вредными и безобразными и что они не достойны ни богов, ни добрых людей, и он настроил людей на то, чтобы говорить и думать о богах только самое лучшее и чтобы люди не касались обычаев, не достойных блаженной природы.

XIX. Ведь у римлян и речи нет о том, что Урана[259] охолостили собственные дети и что Крон[260] уничтожал свое потомство из страха, что оно восстанет против него, а Зевс покончил с владычеством Крона и запер своего отца в темнице Тартара[261]; или, к примеру, о войнах, ранах, оковах богов и о служении богов людям. 2. И ни одно празднество не проводится у римлян в черных одеждах или как траурное, сопровождаемое биением в грудь и плачем женщин по исчезнувшим богам, подобно тому, как это совершается у эллинов по поводу похищения Персефоны[262], страданий Диониса[263] и всякого подобного рода. И никто, пожалуй, у них не обнаружит — хотя их нравы уже испортились — ни одержимости богами, ни корибантствований[264], ни сборищ, ни вакханалий[265], ни недозволенных таинств, ни всенощных бдений в святилищах мужчин и женщин скопом, и ничего близко похожего на такого рода чудеса, но все в поступках и словах относительно богов делается богобоязненно, чего не увидишь ни у эллинов, ни у варваров.