Небось проголодались? Не мудрено, целый день не есть. Вот что, Галя, можно я буду обращаться к вам на «ты»?

— Пожалуйста.

— Так вот. Я подумал: почему бы тебе не поступить в мединститут? Ты же не собираешься всю жизнь работать медсестрой?

— Там ведь конкурс, — вздохнула Галина.

— Я хорошо знаком с директором вашего совхоза. Виктор Сильвестрович мне кое-чем обязан. Я договорюсь с ним, чтоб тебе дали от совхоза направление на учебу в мединститут. Ты кем бы хотела быть: терапевтом, хирургом, педиатром?

— Моя мечта стать детским врачом. Я так люблю детей.

Корзун, чтобы придать разговору деловой тон, добавил:

— Только ты же знаешь: нужно твое согласие вернуться в тот совхоз, который тебя направил на учебу. Вернуться, когда закончишь институт.

— Я бы, конечно, согласилась. Но почему именно мне должны дать направление? Марина, например, училась лучше, чем я.

— Разговор идет не о Марине. Ты что, не хочешь, чтоб тебя послали на учебу?

— Я бы очень хотела. Только…

— Что «только»?

— Как я вас отблагодарю?

— Не надо меня благодарить. Разве не бывает, что вдруг захочется помочь человеку? Когда я увидел тебя на собрании, я сразу почувствовал симпатию к тебе. Вот, думаю, та девушка, для которой я сделал бы все на свете.

— Ой, — засмеялась Галина, — у меня закружилась голова.

— Я сейчас отложу сиденье, и ты немного полежишь. Это с непривычки. Кислородное голодание.

Корзун торопливо подошел к машине, отбросил назад спинку переднего сиденья. Получилось подобие кушетки.

— Иди сюда, немного полежишь.

— Да это пройдет.

— Пройдет не пройдет, но полежать надо, — Иван Валерьянович подошел к Галине, осторожно обнял одной рукой за плечи и повел ее к машине. — Вот здесь тебе будет удобно.

Чередович прилегла на откинутое сиденье. Она немного удивилась. Пила шампанское и раньше. Немного, но пила. И никогда с ней не было такого, чтоб так закружилась голова. Может, и правда, повлиял на нее лесной воздух. Сколько тут всяких запахов. А Иван Валерьянович, оказывается, хороший человек. Совсем бескорыстно предложил ей помочь. Может, и в самом деле сбудется ее мечта. Она станет детским врачом. Не просто педиатром, а микропедиатром. Она будет лечить самых маленьких крошек. Сколько невзгод подстерегает этих сосунков. Мать, конечно, оберегает их. Но разве она может все знать? Нет. Кроме материнской заботы маленьким детям нужен и специалист. Грамотно вылечить их от простуды или расстройства желудка может только врач. Вот Галина и будет их лечить. Зачем Иван Валерьянович открывает вторую дверь?

— Хочу поговорить с тобой насчет направления в мединститут, — сказал Корзун, откидывая назад спинку второго сиденья и укладываясь рядом с Чередович. — Не помешаю?

— Нет.

— А как дышать? Не тяжело?

— Нет.

— Ты расстегни ворот. Легче будет дышать.

— Мне не тяжело.

— Не забывай, что я врач и понимаю в этих делах все-таки больше, чем ты. Давай помогу.

— Иван Валерьянович, миленький, что же вы делаете? — приглушенно крикнула Галина, когда Корзун расстегнул ей блузку и лифчик и, все больше разгорячаясь, стал целовать ее грудь.

— Галочка, горлинка моя! — жарко дышал он. — Ты же спрашивала: «Как я вас отблагодарю?» Говорила ты это или мне послышалось?

— Говорила… Но так нечестно.

У Корзуна было достаточно опыта, чтобы пропустить мимо ушей эти ее слова. Когда девушка в смятении и не может трезво оценить обстановку, нужно решительно, ни на секунду не ослабляя натиска, добиваться своего. Он закрыл своим хоботком губы Галины, нащупал рукою подол платья… В коротких перерывах, когда надо было отдышаться, шептал, словно убаюкивая:

— Я сделаю для тебя все… Ты поступишь в мединститут… И потом, это все равно когда-нибудь должно было случиться.

Галина все тише и тише говорила:

— Но так нечестно… нечестно…

И наконец умолкла. Молчала и тогда, когда Корзун привел все в порядок, завел машину и выехал на дорогу. Лишь у околицы Поречья, кажется, опомнилась:

— Остановите, пожалуйста. Дальше я пойду пешком.

Корзун не стал возражать, открыл дверцу. Галина, не оглядываясь, пошла в сторону больницы. Корзун немного постоял, потом развернулся и поехал обратно. В душе он, пожалуй, чувствовал раскаяние. Но что теперь маяться, когда дело сделано и исправить ничего невозможно. Нехорошо поступил, Иван Валерьянович. Ладно, это в последний раз. Наконец, мужчина он или нет? Впрочем, что он так себя казнит? Ведь не дурак же был этот римлянин, сказавший: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».

14

Днем в поречской амбулатории никогда не бывает безлюдно: ведут прием если не врач, то фельдшер или акушерка. В этот день, закончив обход стационарных больных, Наталья решила заглянуть в амбулаторию. Войдя в коридор, стала прикидывать, сколько времени потребуется на то, чтобы принять всех ожидавших. Мимо проходил нестарый мужчина и бормотал себе под нос: «Ну и бардак, ну и порядки!»

— Чем вы недовольны, гражданин? — спросила его Наталья.

— Чем, чем… На работе придавило палец, ну и давай больничный лист. А они торгуются.

— Я главный врач больницы, — представилась Наталья. — Кто вас обидел?

— Почем я знаю. Сидят там в беленьких халатах.

— Давайте вернемся. Выясним.

— А что выяснять? Дали всего на три дня. Потом, сказали, придете, посмотрим.

Наталья готова была отпустить мужчину, но тут уловила запах хмельного. Приказать ему вернуться она не могла. Пришлось пойти на хитрость:

— Давайте поговорим с вашими обидчиками.

Прошли в кабинет, в котором вела прием больных Инна Кузьминична.

— Гражданин вот на вас жалуется. В чем дело?

— А ни в чем. Выдали ему больничный лист, и все.

— Разрешите ваш бюллетень, — попросила Наталья.

Мужчина неохотно протянул больничный лист.

— С пальцем я буду мучиться самое малое неделю, а мне только три дня. Это порядок, по-вашему?

— Екатерина Мирославовна, — попросила Наталья медсестру, — дайте, пожалуйста, индикатор опьянения.

Медсестра открыла шкаф, достала стеклянный приборчик и протянула его Наталье.

— Подуйте, — предложила та мужчине.

— Еще чего! — принял он угрожающую позу.

— Значит, отказываетесь?

— Я буду жаловаться.

— Это ваше право. Но в амбулаторной карте мы отметим, что вы, будучи явно в нетрезвом состоянии, отказались от пробы на опьянение. Больничный лист мы аннулируем.

— Коновалы! — вскричал мужчина. — Мы еще встретимся. Издевательство над рабочим человеком даром вам не пройдет! — Хлопнул дверью и вышел.

— Вот так, — неопределенно заметила Наталья. — Надо сделать запись в амбулаторной карте.

— Ничего, кроме того, что записала, я писать не буду, — уперлась Норейко.

Ага, понятно. Не хочет фиксировать на бумаге тот факт, что она выдала бюллетень нетрезвому человеку.

— Екатерина Мирославовна, — обратилась Наталья к медсестре, — что вы скажете о состоянии больного?

— Ничего не скажу. Мое дело — взять, подать.

— Как это — взять, подать.