Разволновался Пашкин. И думал об этом все время, как пил с Мамаевым. А Мамаев как сел на своего конька, так весь день с него и не слазил, подначивая Пашкина:

— Лохом ты, Санина, был, лохом и остался.

И даже садясь в автобус, отъезжающий в город, кинул провожавшему Пашкину:

— Дурак-человек!

Пашкин вернулся домой, но успокоиться не мог, ходил, тынялся из угла в угол, так и эдак обсасывая идею Мамаева. Удивительно, как эта мысль ему самому в голову не пришла? Надо было сразу плату за жилье потребовать, деньги-то у них водились! Пирс у Ефимовны слепили, он ни копейки не попросил, хотя закон был на его стороне. Теперь за теплицу у армянина взялись — деньги немалые. А он, дурья башка, что имеет с этого? Бардак в комнатах, вечное присутствие посторонних, бабы день через день — ни сна, ни отдыха! Нет, все-таки прав Мамаев, ой как прав!

Если бы они платили, если бы платили, он бы и слова не сказал. А так… Всему есть предел!

Нет, сегодня он обязательно все выскажет. Пускай за постой раскошеливаются. И за сегодня. За сегодня тоже! А нет — скатертью дорога! Хоть к Ирме, хоть к Юрке-хохлу. «Куда хотят пусть идут, у меня здесь не постоялый двор», — подогревал себя Пашкин. И все бы ничего. Может быть, весь разговор мирно прошел, не принеси Бражко и Саленко в дом Пашкина электропилу Юрки-хохла.

Еще на сенокосе Юрка сетовал, что не работает его «Урал». То-то было удобно: и сосен на дрова навалить, и на колоды попилить — все ж не вручную, да и экономия времени и сил. Но что-то заедать стала, скогырчать, пару раз даже маслом плюнула. Что с ней? Разобрал — вроде все нормально, пусковой проверил, прочистил, а она еще хуже: совсем сдохла. Бросил. Так и запылилась бы в углу, не вспомни про неё Колька Малой.

Саленко тоже вызвался помочь: как-никак шоферил дома, технику с детства знает. А сегодня к тому же время свободное выдалось: опалубку на теплицу они еще поутру закончили, к обеду подогнали бревна на остов, после полудня слепили косынки верхнего яруса. Завтра зальют фундамент и к вечеру соберут всю конструкцию. Но пока задержка из-за бетона. Не по их вине — воскресенье.

Юрка, провожая Бражко и Саленко, просил не оставлять пилу где попало, а то народ тут такой, хотя и свойский, но воровской, подобный дефицит в два счета стащат. По округе-то если с пяток таких пил найдется — хорошо, это раньше они почти в каждом дворе были, а ныне поразворовано всё, пропито.

Саленко обещал, что глаз с неё не спустят, ни на секунду не оставят. Да сегодня же её и посмотрят, чего тянуть?

Решили нести прямо в комнату, поставить рядом с сумками. Поедят, потом начнут разбирать.

Тут как раз Пашкин и явился. Нахохленный, черный, заведенный.

— Вы чё, парни, совсем охринели! — закричал. — Ну-ка выносите нафиг эту хренотень, здесь вам не мастерская!

Саленко пропустил гневные фразы Пашкина мимо ушей, подмигнул заговорщицки Бражко, мол, не обращаем внимания, несем.

Пашкин уцепился за державку пилы, не дает мужикам внести её в комнату. Саленко вскинул брови.

— Ты чего это, Санек, обурел?!

— Я обурел? Я? — совсем взорвался Пашкин. — А вы, паразиты, не обурели?! Мало того, что живете у меня, жрете, так еще и гадите!

Тут уж пришел черед возмущаться мужикам. Первым не выдержал тихоня Бражко, видно, был не в духе.

— Погоди, погоди, Пашкин. Это кто же жрет у тебя? Разве не мы тебя, суку, кормим и поим? Не за наш ли счет ты сейчас живешь? Тебе мало?

— Мало! — все не мог успокоиться Пашкин. — Жильем пользуетесь? Пользуютесь! А платить не платите!

— А-а! Так тебе еще и деньги нужны? — вскипел и Саленко. — На — получай! — ткнул он Пашкина кулаком в нос.

Пашкин пошатнулся, но устоял, хотя и был пьян. Раскраснелся, принял по старой привычке стойку: боксировал когда-то в юности.

— Так ты еще и чемпион! — язвительно бросил Саленко и серьезнее насел на Пашкина. Они схватились. Пашкин несколько раз задел Саленко по почкам. Тот разъярился, рванул Пашкина за рубаху на себя, разодрав её, и тут же резво замолотил его по скулам, по груди, по голове.

Будучи гораздо подвижнее соперника и здоровее, Саленко быстро завалил Пашкина на кровать и стал методично наносить удар за ударом, расквашивая ему лицо в кровь.

Мужики бросились разнимать драчунов. С трудом оторвали Саленко, вытолкали кровоточащего Пашкина в его комнату, но он и оттуда раз за разом выскакивал и орал истошно:

— Вон из моего дома! Ишь, понравилось жить на халяву! И пилу в коридор вынесите! В коридор!

— Я-те вынесу, сука, я-те вынесу! — кричал ему и Саленко и рвался на кухню, чтобы снова достать Пашкина, но Малой и Бражко крепко держали своего товарища, успокаивая.

В конце концов Пашкин затих у себя, а Саленко удалось утихомирить.

Когда пришел Женька, ему рассказали обо всем и решили, что в какой-то степени претензии Пашкина справедливы, поэтому хочешь — не хочешь, а платить за постой придется, тем более, что деньги у них теперь имеются.

26

Утром баба Настя, поддавшись в конце концов на уговоры внуков, взяла небольшое плетеное лукошко и отправилась в лес по малину.

Встала рано-раненько. Раньше, чем вставала обычно. Не стала никого будить — и так все знают, вчера вечером все уши прожужжали — «Сходи за малиной, ба, сходи!»

В прошлом году чуть пора пришла, она и по грибы и по ягоды в лес в охотку, а в нынешнем будто пошептал кто — чувствует, слаба стала, за три километра невмоготу идти. Но внукам уступила, согласилась. Да и варенье не помешало бы из малины закрыть: зимой и при простудах нет ничего лучше малинового варенья — и жар сгонит, и душу ублажит.

Поднялась, вторые петухи еще не перекликались. Под кофту поддела жилетку — по