Призрак Бориса Аркадьевича, словно признав знакомицу, даже спустился ниже, пристроившись на краешек дивана, где сидели мы с Колпаковой. Закинул одну прозрачную ногу на другую, подпер ладонью подбородок и, каждый раз услышав свое имя, тихонечко вздыхал.

Вскоре из аптечной лавки вернулась Инесса Ивановна. Увидев меня в гостиной, в халате, попивающую чай, она не на шутку всполошилась. Отчитала Глашу, позволившую мне встать с кровати. Но быстро успокоилась, когда Дарья, осознав, что все это время удерживала ногах больного человека, взяла всю вину на себя.

Заторопившись к выходу, она пообещала навестить меня в ближайшее время. А к завтрему утру прислать посыльного с банкой варенья из малины с медом, что по особому рецепту готовит ее драгоценная матушка. На том и порешили.

Ночь выдалась беспокойной. Вернулся жар. Сны, когда удавалось задремать, снились сумбурные, лихорадочные. То стая призраков устроит на меня охоту, то Гордей, которому я признаюсь, кто я на самом деле, заковывает меня в кандалы и везет в сумасшедший дом…

Проснулась рано. Выпила прописанную Модестом Давыдовичем горькую микстуру. Заела ее сладким пирожком с вишней, поданым Глашей прямо в спальню. И села читать забытый тетушкой на полке детективный роман.

Утро сменилось зимним солнечным днем, а ответа из Мещанского участка как не было, так и нет. Простуда пошла на спад, но из дома все равно не выпускали. Я уже и на кухне с Глашей посидела, пока та готовила обед, и с тетушкой за компанию пробовала вязать. Вернулась в спальню, решив поспать – вдруг снова ночью не удастся – но очнулась, когда поняла, что хожу по комнате из угла в угол, места не нахожу. И кто знает, сколько бы это продлилось, не постучи ко мне Тишка, решивший тайком от хозяйки дома и сестрицы, передать мне долгожданное письмо.

– Эх и заругают меня, барышня, – заныл он ломким, мальчишеским голосом, перетаптываясь у порога. – Обещались поколотить, коли побеспокою.

– Так чего не послушал? – прищурилась я, вскрывая конверт.

– Дык, Яков Григорьевич приходил. Велел поскорее вручить, лично в руки.

– Молодец, – улыбнулась я, выуживая из кармана гривенник. – Честно заслужил.

Тишка спрятал его за пазухой, но уходить не спешил.

– Что-то еще?

Он опустил по-детски большие глаза в пол.

– Я тут, давеча на ярмарке Глашке сережки бирюзовые присмотрел…

Вот вам и причина расторопного поведения.

С трудом сдержав смешок, я наклонилась ближе и шепнула:

– Сколько не хватает?

– Малость сущую, – смущенно замялся он и растопырил пальцы на мелкой ладошке. – Пятак.

Не знаю, правду ли сказал про сережки. Тишка тот еще мастак языком болтать, да веревки из взрослых вить. Стоит брови домиком свести и губу нижнюю выпятить, даже тетушка тает.

Расставшись с монетой и выпроводив мальчишку за дверь, я развернула письмо и, затаив дыхание, вчиталась в текст. Сердце пропустила удар. Пульс участился.

Закончив, рванула к шкафу с одеждой и дернула на себя первое попавшееся платье. Мигом одевшись, осторожно выглянула в коридор.

Глаша на кухне, тетушка в своей комнате. Прекрасный шанс улизнуть незаметной. Что я и сделала, пройдясь на носочках и тихонько притворив за собой входную дверь.

– Софья Алексевна, а нам говаривали, нездоровится вам! – воскликнул Стрыкин, первым встретивший меня на пороге приемного отделения Мещанского участка.

К полднику здесь царила необычайно сонливая атмосфера. Сказывалось отсутствие посетителей и раздобревшие, после сытного обеда, служивые, расслабившие ремни на поясах и вальяжно развалившиеся на казенных стульях. Сядь кому на нос муха, поленится согнать. Лишь появление молодой барышни с места подняло. И то, ненадолго.

– Уже на поправку иду. А Гордей Назарович у себя?

– У себя, – заиграл бровями мужчина, плохо пряча понимающую ухмылку. – Присутственный день, куда ж ему, родимому, деваться?

– С вашего позволения, – поспешила я откланяться и засеменила к кабинету пристава.

Толкнула дверь, вошла внутрь и приятно удивилась, обнаружив разместившегося на гостевом стуле Поля Маратовича Лавуазье.

– Мадмуазель Леденцова, – подскочил франтоватый француз, с пенсне на носу, и кинулся ко мне. Схватился за протянутую руку и пощекотал тыльную сторону моей ладони закрученными на концах усами. – Вот только с Гордеем Назаровичем вас вспоминали. Ох и дел вы нам подкинули, Софья Алексеевна, а сами слегли. Как прикажете это понимать?

– Простуда одолела не ко времени, Поль Маратович. Но мне уже намного лучше. Приехала, как только смогла.

– Морозец нынче разгулялся, – согласился он. – Беречь себя надобно…

Не сильно прислушиваясь к неумолкаемой трескотне, не требующей ответа, я сосредоточилась на Гордее. Форма слегка помята, волосы в беспорядке, под глазами синеватые тени. Без сомнений, со вчерашнего дня не отлучался из участка, проведя всю ночь на ногах.

Морщинка меж хмурых бровей выдавала обеспокоенность пристава. То ли моим появлением, то ли состоянием здоровья. Скорее всего, второе. Склонив голову в молчаливом приветствии, он внимательно оглядел меня с ног до головы, прошел к двери и кликнул Стрыкина, приказав принести еще один стул.

– И все же, Софья Алексеевна, – продолжил ворковать медицинский эксперт. – Как прознали вы, что новости у нас имеются?

– Моя вина, не сдержался, отправил Яшку с письмом, – покачав головой, признался господину Лавуазье Гордей. – Полагал, раз Софья Алексеевна нас надоумила, ей первой следует знать. Не чаял, что с постели подниму. Однако, зная ее неугомонный нрав, стоило догадаться.

– Будет вам, господин пристав, – улыбнувшись, беззаботно махнула я рукой. – Я так спешила, до сих пор сердце заходится. Лучше расскажите, что вы обнаружили. И молю, не так сухо, как на бумаге.

– В таком случае, предоставлю слово Полю Маратовичу. У него всяко складнее выйдет.

– Итак, приступим, – господин Лавуазье потянулся к стопке бумаг на столе пристава и извлек из нее написанный им ранее отчет. – Опознание произведено… дата… Нашел, Настасья Филипповна Олейникова. Одна тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года рождения, из мещан, вероисповедания православного. Проживает в доходном доме на Брюховской. Опознана сестрой – Ольгой Филипповной Олейниковой. Подписи. Все, как полагается, – он отложил лист в сторону и взял следующий. – Согласно проведенному мной токсикологическому анализу, причиной смерти стало отравление колхицином, выявленным с помощью характерной химической реакции, образованной при добавлении к жидкостям из тела жертвы концентрированной серной кислоты… – далее последовало описание химических процессов, с кучей терминов, в которых я была не слишком сильна, и снова сосредоточилась на разговоре, только когда Поль Маратович упомянул следующую жертву. – Этот же яд был обнаружен нынче утром, при вскрытии господина Задушевского…

– Кстати, об этом вскрытии, все ли прошло гладко? – я бросила на Ермакова