же Услада? Она просто шла рядом, ничего не спрашивая, и, как могла, держала беспечное выражение лица. «Сильна духом, а казалась такой уж овечкой, — невольно отметил Миронег, — а ведь она могла убить хозяйку и не случайно, а с холодной головой». Но что теперь об том думать, какая бы она ни была, ежели надобно, Миронег за нее голову сложит и ни о чем, умирая, не пожалеет.

На пристани снова было многолюдно, теперь встречали княжью ладью. В однообразных буднях глуши столько новых событий, будет о чем потом судачить долгими зимними вечерами.

Ладья с расписным парусом была еще довольно далеко, пара успевала отплыть на тот берег, но теперь Миронег не доверял даже Радяте. Он не станет отсиживаться в камышах. Нужно, бросив лодку в зарослях, добежать до пасеки — еще есть время, не сразу же гостям местные вывалят про беглянку — собрать, все необходимое, и бежать вниз по течению к броду, и не к первому, а к тому, что дальше. А уж там перейти и пробираться к Вороне, отсидеться в деревушке у рыбаков, а дальше не к Хопру, а держать путь на Дон, прибиться к шумному торгу Онузы, там случайных людишек много, легко затеряться. «Уйдем».

— Уйдем, — улыбнулся Миронег Усладе, упираясь, чтобы вытолкать лодку обратно в воду.

Они, незамеченные увлеченной встречей толпой, отплыли. Миронег дал реке волю оттащить лодку подальше, потом налег на весла, загребая к другому берегу, влетел с разгону в гущу осоки, выпрыгнул, подал руку жене… Услада сидела с нездоровой бледностью на лице, глаза лихорадочно горели, где ж только что виденная Миронегом спокойная и решительная молодка, куда подевалась?

— Ты иди, я сейчас, я догоню, — махнула жена рукой.

— Я подожду, ежели нужно, то отвернусь, — растерянно пробормотал Миронег.

Он поворотился к лесу. Наступила тишина, а потом всплеск, другой. Мутит ее, что ли, умывается? Слышен был шум ветра в кронах деревьев и удаляющийся звук хлопков по воде.

Миронег повернулся, Услада уплывала от берега, неумело работая веслами. Между ними уже было локтей двадцать.

— Ты что творишь?! — кинулся к реке Миронег.

— Не хочу, чтоб ты из-за меня жизнь свою губил. Так-то у тебя ладно все без меня. Благодарстую, прощай, — не останавливаясь, из последних сил Услада гребла и гребла, увеличивая расстояние.

Ах, Мироша, не знаешь ты баб, совсем не знает, не может читать их, вечно ошибаешься. Скинув сапоги, бортник влетел в ледяную воду, догонять непутевую женку.

[1] Подружья — одно из названий жены. [2] Часто на Руси отчество для замужней женщины заменяло имя мужа.

Глава XXI. У костра

— Простудишься теперь, расхвораешься, — всхлипнула Услада, — вон, мокрый весь, а ветер злой.

— Сапоги сухие, — отмахнулся Миронег.

Он волок жену за руку, медлить было нельзя, время поджимало, надо добежать до пасеки, похватать все необходимое и уходить.

— Они не отстанут, все равно разыщут, лучше самой к ним выйти, — продолжала увещевать Миронега Услада, — ведь я ж понимаю, что из-за меня теряешь милое сердцу, ведь ты ж сам меня потом возненавидишь, что все потерял! Отпусти, вины твоей в моей погибели нет.

Миронег резко остановился, заглянул ей в глаза:

— Ежели б ты знала, птаха, сколько я раз все терял. И знаешь, еще ни разу не пожалел об том… И сейчас не пожалею.

Услада шмыгнула носом, стерла слезу и робко улыбнулась.

— Бежим, бежим! — снова потянул ее Миронег.

Они влетели в сонную усадьбу, Миронег, стараясь не смотреть на коз, побежал к дубу и вытащил остатки серебра, те шесть гривен достались дядьке водяному, но и этого на первое время должно хватит. Услада спешно сгребала в суму мешочки с крупой и сало, уложила крынку с медом, горшочек с топленым маслом, испеченный по утру свежий каравай. Кто бы мог подумать, где его придется есть. Миронег натянул сухую рубаху, свиту, достал кожух, шапку, запихнул в туес смену одежи, поршни на случай, ежели сапоги изорвутся. Услада тоже завернула в шерстяной платок свои нехитрые пожитки — подарки мужа.

Новый топор, нож, тул со стрелами, лук — кажется все. Ах, нет еще кое-что?

— Готова? — подмигнул Миронег жене.

Она кивнула.

— Присядь на дорожку, я сейчас.

Миронег добежал до навеса, нагнулся, открывая скрытый тайник, и достал броню и меч. Надел потускневшую кольчугу, опоясался, ножны так знакомо коснулись бедра.

— Вот теперь готово. Ежели что, повоюем еще, — сверкнул он улыбкой.

Услада не удивилась, нечто подобное она ждала, чмокнула мужа в щеку, и они побежали в лес, к югу по течению Савалы. Миронег так и не взглянул на коз, пора закрывать дверь в старую жизнь. Может, удастся открыть ее вновь, но все будет уже не так.

Ветер раскачивал кроны, с серого неба начали срываться крупные снежинки. Как рано в этом году пожаловала зима!

— Еще потеплеет, — подбодрил Миронег наблюдавшую за мерным кружением снега жену.

— Красиво, — улыбнулась она кончиками губ, показывая, что не расстроена.

Они уходили все дальше и дальше, быстро темнело, кусты уже казались размытыми черными пятнами. В животе урчало от голода, но Миронег не останавливался. Снег — это хорошо, он заметет следы.

— Еще пройдем немного, не устала? — окликнул он чуть подотставшую Усладу.

— Нет, — прибавила она шаг.

— Лишь бы не бухнулась как в прошлый раз, — вспомнилось Миронегу их летнее бегство.

— Так жары нет, к чему ж падать?

И снова мимо потянулись нескончаемые мрачные стволы, смягченные пестрой листвой.

Только когда совсем стемнело, и не стало видно ничего и в двух шагах, беглецы спустились на дно оврага.

— Сейчас будут княжьи хоромы, не хуже, — пообещал Миронег и принялся рубить старую корягу. Сложил поленницу, добавил сухих трав и разжег кресалом огонь.

От костра пошел приятный жар. Искромсав соседний куст, умелый бортник сотворил подстилку, а несколько срубленных жердей, если накидать на них веток, готовы были превратиться в крышу. Услада начала помогать, бережно раскладывая желтую красоту поверх шалаша.

Потом беглецы сидели у костерка, ели каравай, запивая его сытом — разведенным родниковой водой медом. Ноги гудели, спину ломило, нужно укладываться спать, завтра такой же трудный