Очень скоро она убедилась, что все эти меры предосторожности отнюдь не лишние. По словам Леонида, западная часть острова представляла собой более-менее обжитые земли — все туристические и паломнические маршруты проходили между Свято-Троицким скитом, куда путешественники попадали с мыса Кеньга, и Голгофо-Распятским, с небольшим отклонением в сторону Елеазаровой пустыни, — тогда как центральная была совершенно дикой. Настоящая тайга с озерами, болотами и многочисленными сопками.

— Я ловил на удочку окуней, вот таких, — рассказывал он с горящими глазами, и все дружно смеялись, потому что представить его с рубанком или ножовкой было трудно, но все же возможно, а вот с удочкой и банкой червей… — Клюет каждые две минуты!

Проходя мимо того самого озера, где клевало каждые две минуты, они увидели ондатру. Первым ее заметил Александр и, тронув Нору за локоть, указал на водную дорожку. Ондатра была крупная и блестящая. Обнаружив, что стала объектом интереса столпившихся на берегу явно неразумных тварей, она медленно ушла под воду.

Лисами и зайцами тут было никого не удивить, но при упоминании о северных оленях все, даже Аркадий, сделали большие глаза.

— Да, — гордо сказал Леонид. — Я видел северного оленя. Как сейчас вижу тебя.

— Врешь, небось.

— Ну вот еще! Зачем мне врать? И вообще, ну олень и олень… Можно подумать, я сказал, что видел Мерилин Монро.

За него вступился Александр, подтвердив, что в здешних краях действительно обитает единственное на всем Соловецком архипелаге стадо северных оленей. Чтобы бесконтрольное их размножение не привело к полному исчезновению ягеля и прочей съедобной анзерской флоры, на остров каждую зиму приезжают лицензированные охотники и отстреливают тридцать оленей. А что остается делать? Ведь страшнее лисы на Анзере хищников нет.

Передохнув и перекусив на большой солнечной поляне, они начали понемногу заворачивать к берегу. И вот уже тайга плавно превращается в лесотундру, громадные сосны и ели сменяют кривые карельские березки, густые жестколистные кустарники, можжевельник, вереск и мох.

— Ленька, — спрашивает вполголоса Нора, стараясь, чтобы не услышали остальные. — А ты правда хотел бы остаться здесь навсегда?

— Да, — отвечает он с обычной своей улыбкой, которая не значит ровным счетом ничего. — Здесь все просто. Но я не знаю, кем бы я смог здесь быть. Монахом не смог бы. Для этого мне не хватает ни смирения, ни веры. Я хотел бы… и, думаю, смог… охранять эту землю от всяких гадов двуногих. Которые без перьев, да. Я хотел бы стать стражем этой земли.

Идти через лес, состоящий из березовых загогулин, у которых что корни, что стволы, дико неудобно. Нора то и дело оступается, ее поддерживают с двух сторон Герман и Леонид. Аркадий и Александр следуют за ними, отстав ровно настолько, чтобы вести беседу, не боясь быть услышанными. Всем припало изливать душу на этом острове, ну что поделать…

— Держитесь, мои храбрецы, осталось немного, — ободряюще улыбнулся Леонид, когда запыхавшаяся Нора перевесила на Германа свою сумку, а тот скорбно закатил глаза, сделавшись похожим на одного из мучеников с иконостаса.

За спиной у них остались холодные чистые озера, лежащие в низинах между холмов, и теперь они взбирались вверх по склону, спасаясь от густого тумана, плывущего со стороны моря. Небо, уже не такое ясное, как утром, наводило на мысли о близком дожде.

Интересно, что там сейчас в проливе, есть связь с Большим Соловецким или нет. Нора думала об этом с самого утра, но молчала. То же самое делали остальные.

Добравшись до вершины холма, они с радостью убедились, что туман постепенно рассеивается. Вдалеке виднелась вышка с маяком и рядом — не то сарай, не то домик смотрителя, очевидно, необитаемый. Отсюда можно было либо пройти мимо маяка до крайней верхней точки мыса и, полюбовавшись панорамой, спуститься к берегу с его лабиринтами, могильниками и прочими чудесами, либо спуститься прямо сейчас по южному склону к местечку под названием Могильники, о котором упоминал Герман, и осмотреть тамошний лабиринт. После чего уже по берегу шагать до святилища Колгуя. После короткой, но бурной перепалки — Лера была права, говоря, что Герман и Леонид не умеют вести себя тихо, когда они вместе, — было решено спуститься к берегу прямо сейчас.

— Здесь только один лабиринт? — спросила Нора.

Кажется, Герман говорил об одном, но вдруг он перепутал или она недослышала.

— Да, — ответил Аркадий. — Классический подковообразный лабиринт. Он был открыт в 1949 году Ксенией Петровной Гемп[5] и исследован в 1969 году Анатолием Александровичем Куратовым[6]. У нас дома есть книги Гемп «Поморский словарь» и «Сказ о Беломорье». Если заинтересуешься, попроси Леру, она тебе найдет.

— Спасибо, — пробормотала Нора, внезапно смутившись.

Когда Аркадий снимал шерифскую звезду и начинал вести себя как нормальный человек, его обаяние становилось непреодолимым.

Первый из увиденных на Анзере лабиринтов воображение Норы не поразил. Лабиринты Большого Заяцкого были куда более мощными… энергетически насыщенными, что ли. Этот же она просто обошла против часовой стрелки и даже не посягнула на его неприкосновенность. Герман присел на корточки, «послушал» несколько камней, кивнул в ответ на какие-то свои мысли и, выпрямившись, повернулся к воде. Резкие порывы ветра заставляли его щуриться, впрочем, здесь, на открытом месте, у всех сохли губы и слезились глаза.

— Ну что, идем дальше?

— Смотрите, там нерпа! Вон там, на большом валуне!

— Сам ты нерпа, это просто один камень на другом.

— Сам ты камень, а это нерпа. Вертит же головой…

Нерпу Нора прозевала, заговорившись с Аркадием, но вот чайки не давали о себе забыть. С оглушительными воплями они носились над головами путников, оберегая свои гнезда, устроенные прямо на земле, так что приходилось петлять между ними, стараясь и птичьи яйца не передавить, и собственные ноги не переломать. Морское побережье Анзера, прямо скажем, было мало пригодно для романтических прогулок. Огромные каменные поля-морены, искривленные ветром кусты, мхи, лишайники… словом, настоящая тундра.

— Вон! Вон! — опять закричал Леонид, указывая вперед. — Видите? Кресты. Мы уже почти на месте.

Извращенец или наркоман, но он был великолепен. Да-да, именно это слово первым приходило на ум при взгляде на его стройную фигуру и неправдоподобно правильное лицо. От него словно исходило сияние. Сын Гелиоса.

Удивительным было то, что при всем при этом он показал себя хорошим работником, отец Амвросий в беседе с Аркадием очень его хвалил.

Близость вожделенных артефактов побудила членов экспедиции ускорить шаг. Обходя кучки преющих водорослей, от которых исходил головокружительный