– Да, да, про Мадику мне известно все, – нетерпеливо перебила меня Киттен. – Это твой шанс, Лючия.

Я со страхом покачала головой:

– Я недостаточно хороша, Киттен. Что, если у меня ничего не выйдет? Что, если ей не понравится мой танец? Или костюм? Или все сразу?

– Конечно, понравится, дорогая. – Киттен стиснула мою руку. – Ты – лучшая. Просто танцуй для нее, для Мадики. Забудь о зале и о зрителях, забудь обо всем. Танцуй для нее.

– Сэм придет, и куча друзей баббо тоже. И Стелла Стейн. Я не хочу никого подвести. – Меня начинала скручивать тревога. – О, Киттен, я даже не представляла, что в жюри войдут столь прославленные люди! – Я закрыла лицо руками. Моя радость вдруг превратилась в дикую панику.

Киттен опустилась на пол рядом и обняла меня за плечи.

– Ты одна из лучших танцовщиц-любительниц в Париже. У тебя все получится. Помнишь, что писали о тебе в той газете? И что ты говорила отцу в прошлом году? Что твое имя будет на первой странице, перед его именем? И это правда, потому что ты прекрасная танцовщица и прекрасный хореограф. Скажи-ка, тебе станет легче, если я сейчас посмотрю на твой «секретный» танец? Никто не узнает. Какая музыка?

– Хорошо. Я чувствую себя лучше, когда танцую. Музыка вон там.

Киттен двинулась к граммофону. Я, изогнувшись, улеглась на полу. Четыре долгих глубоких вдоха и выдоха. Кислород струится по моему телу, словно морская вода. Дыхание и члены сливаются в одно целое. Как только полилась мелодия «Песни о блуждающем огоньке», я снова превратилась в серебристую королеву сине-зеленого подводного царства, в летучий дух океанов, властительницу соленого бирюзового моря.

Пятью минутами позже Киттен громко хлопала в ладоши и кричала:

– Еще, еще!

Баль-Бюлье оказался просторным залом с высокими потолками. Яркие огни рамп ложились полосами прямо на мое тело, когда я, приняв нужную позу, улеглась на полу. Из-за тяжелого бархатного занавеса до моего слуха доносились смех и разговоры. Я уже исполнила два танца. И каждый раз входила в число победителей. Делая реверансы перед зрителями, я слышала, как баббо выкрикивал что-то ободряющее, заглушая всех остальных, и видела, как месье Борлин одобрительно помахивал мне перчатками из ложи, где он сидел со своим любовником, месье Маре. Но я не чувствовала привычного упоения от успеха, потому что знала, что самое главное испытание еще впереди.

Итак, нас осталось всего шесть, и мы должны были танцевать в финале, самом строго судимом раунде из всех. Этот танец я репетировала сотни раз, часами. Мой танец русалки. Его видели только месье Борлин и Киттен. Конечно же Киттен хвалила меня изо всех сил. Но месье Борлин лишь покусывал кончик веера и говорил:

– Очень честолюбиво, мисс Джойс. Очень смело и дерзко.

И его слова заставляли меня задуматься, не зашла ли я слишком далеко.

Лежа на сцене, я представила себя русалкой. Я полюбовалась своим хвостом, ощутила его упругость, почувствовала, как его колеблют волны. Я вообразила океан – как он омывает и гладит мою чешую, соль, пропитавшую волосы, шелест и хруст раковинок под ладонями. И сделала вдох – так медленно и ровно, как только могла. Я больше не думала о зрителях, о судьях, танцовщицах-соперницах. Я уже не Лючия – дочь, сестра, девочка на побегушках. Я – русалка, восставшая из волн неспокойного моря.

Оркестр заиграл вступление. Занавес мягко поднялся. Я неторопливо развернулась, поднялась, а затем последовала серия прыжков и вращений. Моя голова была запрокинута, руки гребками разрезали пространство. Огни ослепляли меня, и, бросив взгляд в зал, я не увидела ничего, кроме тьмы. Черный океан ждал меня. Музыка вела за собой, наполняла все вокруг. Я кружилась по сцене, высоко подняв подбородок, выгнув спину, растопырив плавники-пальцы. Я – летучая рыба, я ныряю и играю в воде, а затем выпрыгиваю на поверхность и верчусь в воздухе. Я русалка, я погружаюсь в темные глубины и появляюсь снова, покачиваясь на волнах. Я наполовину морская птица, наполовину угорь, мои руки трепещут, тело извивается, голова опущена.

Когда оркестр подошел к финалу, я упала на пол, приняв ту же позу, с которой начала танец. И пришла в себя. Мои нервы были натянуты до предела. Понравилось ли выступление зрителям? Оценили ли судьи элементы гимнастики в танце? Замысловатые движения ног? Сложный, меняющийся ритм? Я дождалась последней ноты, и, как только она смолкла, зал наполнился громовыми аплодисментами, топотом и криками, и все мои волнения сразу же улетучились. Я лежала на сцене, в ушах отдавался стук сердца, а аплодисменты все не прекращались. Целых две минуты (баббо засек время по часам) зал неистовствовал, все хлопали, кричали и топали ногами. Плавники из голубиных перьев впивались мне в кожу, но я не обращала внимания на боль – такую эйфорию я не испытывала никогда. Когда Киттен позвала меня из-за кулис, я еле прошла через сцену и упала в ее объятия.

– Дорогая, ты заряжаешь электричеством! – в восторге воскликнула она и повторила: – Чистое электричество, вот что это было.

В гримерной комнате за кулисами все так и искрилось от напряжения. Шесть девушек прошли в финал: норвежка, гречанка, три француженки и я. Мы смущенно улыбались друг другу и то поправляли свои костюмы, то передвигали щетки и баночки, стоявшие на столиках, стараясь чем-нибудь себя занять. Норвежская танцовщица устроила целое представление, выполняя растяжку, а гречанка покусывала кончик своей косы. Все молчали. Было слышно, как зрители кричат судьям, чтобы те поторапливались. Шум и топот становились все громче. Гречанка уже не покусывала, а грызла косу. Я предложила ей карамельку, но она показала на живот и покачала головой. Снова заиграл оркестр, будто начиналось новое выступление. Мы с тревогой поглядывали друг на друга. Что происходит? Почему жюри так медлит?

Наконец раздалось вступление к произведению Бетховена. Зал затих, а мы заволновались еще больше. Хоть бы они решили все скорее! Чем дольше мы ждали, тем больше мне хотелось победить. Никогда еще меня так не снедало тщеславие, и это ярое, неприкрытое желание оказаться лучше всех пугало меня. Больше всего я жаждала получить похвалу Мадики. Но мне нужно было что-то еще. Что же? Признание? Слава? И в это мгновение, когда я, вне себя, уже кусала ногти, мне вдруг открылся ответ. Я хотела победить, чтобы танцевать всегда. Чтобы баббо никогда – никогда! – не заговаривал со мной о профессии переплетчицы.